Фионе всегда было сложно с безжалостным пренебрежением Ли ее романтическими отношениями. Это было унизительно, снисходительно. Ли казалась немного самодовольной; ей явно нравилось изображать из себя счастливую жену, раздающую советы и направляющую свою неудачливую одинокую подругу. Фионе приходилось прикусывать язык. Ей хотелось спросить: «Что ты вообще об этом знаешь? Правила знакомств изменились с тех пор как ты встретила Марка». Но она этого не делала, потому что хоть и чувствовала себя приниженной, обиженной, она также отчасти надеялась, что Ли
Как она могла так поступить и не сказать Фионе? Они должны были быть лучшими подругами. Все эти годы. Вся эта ложь. Подумать только, ей было стыдно, что она утаивала свою интрижку с Дааном несколько месяцев. Спать с мужчиной, который уже предположительно занят, едва ли было нарушением морали в сравнении. Она даже не планировала скрывать это вечно, только до тех пор, пока их отношения немного не укрепятся. Не станут достаточно устойчивыми, чтобы выдержать скептицизм и пренебрежение Ли.
Даан. Что теперь она должна о нем думать? Секс с ним, проведенная в его постели ночь, были ошибкой, это снова помешало ей мыслить здраво. Ночевка была намного более интимным делом, чем секс. Теперь она знала, как у него пахнет изо рта по утрам (все еще привлекательно, что раздражало), потрясающе было чувствовать его теплое, ритмичное дыхание на ее шее, когда он спал.
И все же ей нужно было посмотреть на факты. Даан не верный муж. Стоит ли ей рассказать об этом детективу Клементс? Имеет ли это значение? Она не хочет ввязываться в это болото. Но если это поможет полиции составить профиль Даана, ей нужно рассказать.
Одно ей было совершенно ясно – Марк не должен встретиться с Дааном. Марк сейчас справляется с чем-то невероятно болезненным, шокирующим и жестоким. Она понимает – лучше кого бы то ни было – насколько жутко его это ранило. Если боль разрывает ее на куски, то что может разрушить боль Марка? Если бы между двумя мужчинами произошла стычка, это бы только сделало хуже.
Фиона не возвращается к Марку сразу. Ей нужно немного времени подумать, что делать дальше. Она звонит ему, говорит, что зайдет позже, ближе к вечеру. Она покупает еще продуктов, заметив, что полки похожи на рот семилетнего ребенка, у которого выпали молочные зубы, на них зияют черные пробелы. Фиону охватывает возмущение человеческим эгоизмом. Всего хватило бы, если бы никто не загребал больше, чем нужно. Она решает пару повседневных задач, возвращается домой принять душ и, хоть сегодня и воскресенье, звонит начальнице, чтобы подтвердить, что будет в обозримом будущем работать из дома. Ее начальница не возражает, меньше интересуясь трагическим исчезновением лучшей подруги, чем можно было ожидать, потому что локдаун в городе кажется неизбежным. Все только об этом и говорят. Больницы готовят к наплыву пациентов, полицию тренируют перед потенциальными протестами и грабежами. Все ресурсы брошены на это.
– Береги себя, ладно? – говорит начальница. Это сказано застенчиво, но искренне.
У Фионы тревожно сводит живот. Что будет значить локдаун для Ли? Она знает, ей нужно сделать еще несколько звонков. Да, очевидно, измена это еще далеко не готовность навредить своей жене. Фиона не говорит, что он на такое способен, она предоставит решать это полиции. Она может лишь дать им информацию.
34
Несмотря на выпущенное в четверг объявление, сообщений о том, что кто-либо видел Ли Гиллингэм, не поступало. Ни одного. Это необычно. До коронавируса население было намного больше заинтересовано в исчезнувших людях. Клементс не уверена, искренним ли было их беспокойство или исходило из убеждения проныр, что они могут выполнять их работу лучше самой полиции, однако обычно кто-нибудь – множество людей – звонили сообщить, что видели пропавшего, а это могло подтвердиться или оказаться ложной тревогой, но Клементс хотя бы не ощущала бы себя так, словно кричит в пропасть. Теперь у всех в стране свои проблемы. Нагромождение туалетной бумаги и макаронных изделий стало национальным хобби. Люди, переполняемые подозрительностью, обходят друг друга стороной, не желая глядеть другим в глаза. Может, поэтому никто не видел сорокатрехлетнюю брюнетку пять футов семь дюймов ростом в черных джинсах и бежевом пальто.