Двое для трагедии. Том 1

Нужно отдать должное чувству юмора Владиновичей: их дом очень отличался от соседних домов. На фоне серых каменных соседних зданий он выгодно подчеркивал свой силуэт, чистым синим цветом. Окна, не стеклопакеты, – опрятные, сияющие чистотой стекол в нескучных резных рамах яркого лилового цвета выходили двумя рядами во двор, окруженный железным, причудливой формы забором черного цвета. В углу двора стояла – довольно потрепанная «Шкода» серого цвета с небольшой царапиной на лобовом стекле. Обстановка напомнила мне старые английские дворы: около дома располагалась большая клумба, сейчас пустующая, голые деревья охраняли вход в этот довольно просторный двор, а у стены дома стояла деревянная скамейка старинной формы.

– Отличное авто! – сказал я, без всякой задней мысли, но затем спохватился, поняв, что вновь мог нечаянно задеть гордость Вайпер.

– Но откуда оно? У нас нет машины! Наверно, кто-то приехал, – сказала Вайпер, только сейчас заметившая это чудо отечественного автопрома.

– Возможно, ее купили твои родители? – предположил я.

– Нет, для нашего семейного бюджета покупка машины невозможна! – воскликнула Вайпер, подходя к автомобилю. – И ведь они обязательно бы сообщили мне об этом!

Я заметил, что Вайпер немного смутилась, увидев, как внимательно я рассматриваю серую «Шкоду»: видимо, ее вновь охватило чувство стыда за свою несостоятельность.

***

Всю дорогу от автовокзала до дома, я размышляла о том, что подумает Седрик обо мне, о моей семье и о нашей жизни, когда увидит наш дом. В сравнении с тем, что он жил в самом настоящем старинном замке, мой дом нельзя было назвать даже скромным. Вряд ли Седрик видел такие дома хоть когда-нибудь в своей жизни, и уж точно никогда в них не бывал.

Смотря на Седрика, я старалась по выражению его лица определить, что он подумал, увидев мой дом, но на нем не было ни тени насмешки, ни отвращения и презрения, наоборот – его освещала добрая улыбка, и он с видимым удовольствием рассматривал двор и дом.

И, словно чувствуя мое волнение, любимый тепло улыбнулся мне.

– Здесь очень мило и уютно. У твоих родителей оригинальный вкус, – сказал Седрик, кивком головы указывая на дом. – Все очень жизнерадостное и необычное.

Голос Седрика был теплым, без фальши, и я была очень рада его словам и оценке, и крепко сжала его руку. Мне было приятно оттого, что Седрик не давал мне чувствовать себя неравной с ним и искренне восхищался необычным видом нашего дома, который стоял в таком виде уже около года после того, как отец завершил ремонт.

– Думаю, в этом городе ты оставила много воспоминаний и друзей, – сказал Седрик.

Он был прекрасен: его черные волосы создавали резкий контраст с его белым лицом, но это очень ему шло, особенно сейчас, когда он был одет в черное пальто, подчеркивающее его прекрасную мужественную фигуру, а вокруг лежал белый-белый снег.

– Я не уверена, – после некоторого молчания ответила я и перевела взгляд на мертвую клумбу. – Здесь прошло мое детство, и остались друзья, но сейчас они даже не вспоминают обо мне. Знаешь, когда человек уезжает учиться в другой город, его друзья сначала звонят ему, но через некоторое время забывают о его существовании. Прошло уже почти три года как мои друзья забыли обо мне.

Я подняла взгляд на Седрика и увидела, что он внимательно слушал каждое мое слово.

– Но мне все равно. Да, мне было очень нелегко смириться с этим, но сейчас я не жалуюсь – меня это больше не трогает. Я понимаю их: они тоже поступили в университеты, обзавелись новым кругом друзей, и старые друзья поблекли на их фоне, хотя со мной было все иначе. Я дружила только с Юлией, потому что не могла так быстро привыкнуть к другим людям – в этом смысле я совсем некоммуникабельна. Но ведь у каждого – свой путь, своя жизнь, и мы невольно оставляем позади тех, кто был нам дорог и близок. Может, когда-нибудь мы встретимся с ними, но кроме «Привет» я больше ничего не смогу сказать и, тем более, рассказать о себе и о своей жизни, потому что, если они и спросят об этом, то только из вежливости. Но я так же вежливо отвечу какой-нибудь банальной фразой, и на этом мы разойдемся вновь, чтобы, может быть, никогда больше не встретиться. Но, знаешь, для счастья мне нужно лишь три человека: ты и мои родители.

– Ты совершенно права: так случилось со всеми моими английскими друзьями после того, как мы переехали в Прагу. Но я обещаю тебе, что ничто не сможет разлучить нас, – вдруг твердо сказал он. – И я…

– Ты не обязан говорить мне то же самое, поверь, я и так все знаю, – остановила я его.

– Я говорю это не из чувства долга, и не потому, что чувствую себя обязанным сказать тебе что-то приятное после того, что сказала ты. Нет. Я чувствую что-то невыносимое. Я люблю тебя и не знаю, что со мной будет, если…

– Вайпер!

Ах, мама! Зачем ты прервала его? Почему не дала ему закончить то, что он хотел сказать?