Двое из логова Дракона (СИ)

Он повернул голову и посмотрел на тонкий круг, неярко светившийся в темноте. Его принудили взглянуть в глаза Света. Его заставили в полной мере осознать то, чего он лишён навеки. Его древняя душа давно забыла тот мир, откуда явилась на Землю, но ей напомнили об этом. И он снова и снова вспоминал бесконечное блаженство тепла, пронизавшего его насквозь. Он ощутил тогда прозрачное сияние, в котором растворилось его тело, выпустив на свободу душу. И та, ликуя от невыносимого счастья, ринулась в полёт, несясь сквозь потоки сияющей субстанции, пронизанной бесконечной любовью. Его душа, забыв о тяжком опыте телесной жизни, о странных ярлыках имён, о бессмысленных вехах дат, обрадованная возвращением домой, стремилась вперёд, ища своих, тех, кого она узнала бы, не глядя на лица, не слыша голосов…

Она не успела никого найти и встретить. Трансформация, начавшаяся в Свете, испугала и привела в отчаяние тёмную часть души, которая слишком ясно ощутила, что происходит. Ещё немного, и не было бы возврата назад. Он стал бы другим уже навсегда. Он был бы убит и переплавлен в иное существо. Он стал бы частью Света, утратив свою подлинную сущность.

И из последних сил он всё же вырвался из этого сияния. Он погасил его и вернулся в своё тело, сохранил свою природу, и выдернул из материнских объятий Неба свою безутешно рыдающую душу… И теперь воспоминание об этой радости, о чистоте, безгрешности и причастности к чему-то огромному, настоящему и бесконечно доброму, терзало его.

— Мало мне было слушать, как скулит в груди тоскующий демон. — прошептал он, глядя на зелёные волны в небе. — Мало мне той боли, что унесу с собой вместе с памятью о жене и детях. Теперь и душа моя будет бесконечно страдать, вспоминая об утраченном Рае, — он горько усмехнулся. — И всё зря. Этот мир погибнет, погребённый под обломками мёртвой планеты. Какой глупостью было доверить его спасение бесхребетному спившемуся неврастенику, который не способен хранить верность даже своему безумию.

Он протянул руку и поднял с камня серебристый диск, от которого по руке побежало приятное покалывание, а следом разлилось ласковое тепло. Поднявшись, он окинул взглядом изломанные гребни гор.

— Скоро весь Агорис станет таким! — крикнул он, почувствовав ярость, выплеснувшуюся из темноты. — И ты, царь! Ты последуешь за ним! Но не сразу! Было б слишком просто приравнять палача к жертвам! Ты не отделаешься так просто!

Зеркало Света тихонько запульсировало в его пальцах и вспыхнуло ярче. Он посмотрел на него.

— Не играй со мной, — прорычал он, выхватив из темноты чёрный платок из муара. — Утешение, прощение, любовь… Это не для меня! Пора мне стать тем, что я есть, и показать зубы. А ты… Я пристрою тебя к делу!

Он завернул зеркало в платок и расправил крылья. Спрыгнув со скалы, он поймал восходящий поток тёплого воздуха, поднимавшегося от нагретой за знойный день скалы, и, заложив вираж над пропастью, поднялся выше. А потом развернулся и, взмахнув крыльями, полетел в сторону Тэллоса.

Мизерис снова стоял в темноте на самой вершине лестницы над бездонной пропастью, на дне которой покоился Небесный Дракон. На сей раз, он был один. Никто не толпился у нижних ступеней и не отвлекал его бормотанием. Он стоял, глядя в темноту у своих ног и с волнением, близким к отчаянию, прислушивался, не донесётся ли снизу тихий шёпот, не зазвучит ли он в его уставшем мозгу или в истерзанном сердце. Но было тихо.

Он нервно потирал вспотевшие ладони, пытаясь разобрать хоть что-то, но ответом на его ожидание была мёртвая тишина. Он уже чувствовал, как холодное дыхание студит его больную спину, царский венец с самоцветами, который он зачем-то надел перед тем, как ехать в Храм Тьмы, теперь давил своей тяжестью, напрягая ноющую шею.

— Где ты? — жалобно прошептал царь и в следующее мгновение услышал внизу какой-то перестук, а потом из пропасти выскочил огромный белый череп ящера с длинными зубами и завис перед ним, покачиваясь на постукивающем позвонками остове.

Пустые провалы глазниц, казалось, пристально вглядывались в него, а потом скелет вдруг рванулся вперёд, и огромные зубы лязгнули там, где только что была его голова.

Отшатнувшись от призрака, царь почти кубарем скатился вниз и услышал ласковый голос сбоку:

— Что случилось, мальчик мой?

Он указал наверх, но там уже не было и следа драконьих костей. Зато он узнал голос и со страхом взглянул туда. Он не ошибся. Там, в белом сиянии стоял его брат Ротус и с нежностью смотрел на него. На его белой тоге расплывалось кроваво красное пятно, и Мезерис отчётливо вспомнил, что, увидев его, пришёл в ужас и решил, что обязательно будет носить только красное.

А Ротус тем временем поднял глаза и с удивлением посмотрел на венец, запутавшийся во всклоченных кудрях Мизериса.

— Зачем ты взял его, малыш? Я не раз говорил тебе, символ царской власти — не игрушка для ребёнка!

Мизерис поспешно стянул с головы венец и протянул брату.