— За любовь, не знавшую границ, за отчаяние, лишившее веры, за гнев, взорвавший смирение, за стойкость вопреки проклятию.
— Знаешь, — Мизерис порывисто обнял демона за плечи, тот с удивлением взглянул на него, но царь покачал головой и быстро заговорил: — Послушай меня, друг. Боль твоя велика, умом я сознаю это, но постичь её не в силах. Я только могу тебе сказать, что по моему разумению дух выше и сильнее плоти. И коли душа сильна и светла, то она всё равно выше всех искушений и коварств плоти.
— Ты б сам прислушался к своим словам, — проворчал демон.
— Ты прав, учить других легко. И мне трудно совладать со слабостями своего тела, но я знаю, что это лишь оттого, что дух мой слаб. Многие люди сдаются плоти, не ведая силы своей души, или не имея её. Но те, кто знает об этой силе и умеет владеть ею, возвышаются над ней и управляют своим телом во благо, — он на мгновение задумался. — Не знаю, правда… Я говорю о человеческой плоти, но коли это плоть дьявольская… Однако же, думается мне, что поскольку у демонов души не бывает, то и плоть их не умеет противится душевным порывам человека. А значит, возобладать над природой своего тела ты можешь, потому что ты человек, и я чувствую, что человек ты необыкновенный. Пусть в тебе распознали Тёмное Существо, но в душе твоей Свет. Я вижу его. Может, я безумен…
— Ты не безумен, — устало возразил демон.
— Да, ты говорил, и ты прав. Возможно, я психопат, но это дела не меняет. Я ясновидец, и с этим ты поспорить не можешь. И я вижу тот свет, что светит в твоей душе. И знаю, что свет этот редкостный, и тёплый, и ласковый, как прибой у подножья беломраморного храма в Аддисе, стоящего заброшенным на берегу моря. И никакая тьма не может погасить этот свет, потому что душа твоя тянется к ней, той женщине. Я вижу боль твою, как свою. И вижу тоску твою. И любовь вижу к женщине, каких не бывает на тверди и в небесах. Вижу волосы её цвета колосьев, и глаза её тревожные и блестящие, как омытый тем самым прибоем прибрежный гранит, и лицо её… — он замер, вглядываясь во что-то, и рука его соскользнула с плеч поникшего демона. — О, Боги… так это….
Демон вздохнул и молча повернулся к нему.
— Теперь ты знаешь всё. Наш путь не ясен, но иного пути, кроме предначертанного, нет.
— Мне жаль, — тихо проговорил Мизерис. — Я хотел бы помочь тебе…
— Ты помог, — кивнул демон. — Но это не всё, чем ты можешь мне помочь.
— Мы сделаем это, — прошептал царь. — Но мне бы хотелось, чтоб «потом» для тебя было более ясным и светлым. Иначе боль твоя потрясёт небеса и погасит звёзды…
Демон усмехнулся.
— Она останется во мне, и небеса будут сиять, как прежде, и влюблённые всё так же будут смотреть на звёзды. Дьявольская плоть имеет ряд преимуществ, хотя бы отсутствие человеческого сердца, которое неминуемо должно бы разорваться от такой боли. Я удержу её внутри себя.
— Надежда… — Мизерис закрыл глаза. — Надежда, друг мой, является тем даром, каким боги наградили человеческую душу. Она, как и любовь питает наши силы и является тем светильником, который во тьме указывает богам, куда направить помощь. Будем надеяться, что мы не только избегнем наказания, но и получим награду. Боги милосердны к тем, кто страдал, но не свернул со своего пути.
В зелёных глазах демона блеснула ирония.
— Знаешь, царь, порой ты удивляешь даже меня. Я поражаюсь, как столь мудрые мысли забредают в столь бестолковую голову.
Мизерис и не думал обижаться. Пожав плечами, он объяснил:
— Я полагаю, что это вовсе не моя мудрость. Видишь ли, мой прапрадед Диметриус был так же безумен, как и я. Он говорил, что все мы суть одно, мы части единого целого, и если мы осознаем это, мы станем могущественны. Потому что нас нет, есть только Небесный Дракон, который вовсе не валяется в недрах Агориса подобно мешку с костями, а существует во всём, что есть и чего нет в этом мире, от самых далёких звёзд до наших детских страхов и несовершённых подвигов. И мы лишь его сон, тени, случайно возникающие в его мечтах и раздумьях. И если мы осознаем это, то каждый из нас станет Небесным Драконом. И старик был совершенно прав. Я не знаю, как это может быть, но я знаю, что так оно и есть. Потому что я чувствую других, как себя, значит, какая-то часть меня живёт в них, а часть их живёт во мне. Это единство со всеми терзает меня, но, наверно, именно это и делает меня Избранным. Ведь избранность — это всегда тяжкое испытание?
— Всегда, — согласился демон. — Но в мире, где я жил, говорят, что никому не будет послано испытание более того, чем он может выдержать.
— Я подумаю об этом, — кивнул царь, а потом уцепился пальцами за локоть демона. — Только ты всё равно не оставляй меня больше, чтоб решимость снова не покинула меня.
— Ладно, — пообещал тот с усмешкой. — Куда от тебя денешься…
Часть 7