Двое из логова Дракона

Постепенно зал опустел, и появились Танирус и Апрэма, и, как всегда, затеяли спор, кто будет творить обряды в ночь перед погребением царицы. Апрэма напоминала о том, что Эртуза с детства была посвящена Свету, а Танирус вполне резонно напоминал, что теперь она принадлежит Тьме.

— Убирайтесь, — прервал их спор негромкий голос царя. — Уходите оба. Я останусь с ней. Этого довольно. Можете проводить погребальные ритуалы во дворце, в садах, в своих Храмах, но не здесь. Дайте ей покой. И мне тоже.

Танирус и Апрэма удалились, явно собираясь продолжить пикировку за дверями зала. Мизерис окинул взглядом пустой зал, обошёл все двери, задвигая засовы. Покончив с этим, он осмотрелся с тоской, и медленно подошёл к каменной скамье возле стены. Сев на неё, он какое-то время сидел в абсолютной тишине, глядя на лежавшее на одре тело, которое мерцало драгоценностями, и, казалось, парило в пространстве, потому что тёмное каменное возвышение ложа сливалось с сумраком, царившим в зале.

Одиночество на сей раз ещё более глухое и безнадёжное, чем раньше, навалилось на его плечи невыносимым грузом, и он опустил голову на руки. Мысли тяжко текли в голове, но он лишь утомлённо наблюдал за своими тревогами, которые теперь казались призрачными и незначительными. Кого выбрать царицей? Вернётся ли Богиня Неба? Где Существо Света? Что будет с его планетой?

Потом воцарилась тишина, и Тьма окутала его измученный мозг. Он очнулся спустя какое-то время, почувствовав чьё-то присутствие и, повернув голову, увидел демона, сидевшего на расстоянии вытянутой руки. Его прозрачные мерцающие глаза были устремлены на лежавшую во мраке царицу.

— Если хочешь, я уйду, — тихо произнёс демон.

— Кратегус в твоём мире врачует сердца? — припомнил царь, задумчиво глядя на него. — Ты не зря носишь это имя? Ты можешь помочь мне избавиться от этой боли?

Демон перевёл на него печальный взгляд и проговорил:

— Всё, что нужно человеку, царь, всегда есть у него внутри. Просто он боится заглянуть в собственные глубины и ищет помощи у других.

— О чём ты, демон? — вздохнул Мизерис. — Разве не можешь ты найти для меня слова утешения?

— Не утешение тебе нужно, царь, — тихо возразил демон. — Слова пусты и бесцветны перед лицом горя. Есть время для радости. Есть время для скорби. Каждую чашу, поднесённую тебе жизнью, нужно выпить до дна, и тогда, исчерпав её содержимое, ты освободишь место для новой надежды. Но вы вечно бежите от боли, вы окутываете его пеленами слов и потихоньку прячете в глубине своих душ. В той самой глубине, где раскинула свои покровы живущая в вас Тьма. Там в её глубинах ваша погибель и ваше спасение. Там боль и избавление от неё, там забвение и там память, покоящая ваши воспоминания, от которых вы уклоняетесь. Там ваши несбывшиеся мечты, утраченные иллюзии, забытые надежды. Там ваши угасшие чувства, незаконченные разговоры, не отданные долги, несовершённые прорывы, непроизнесённые признания. Оттуда они смотрят на вас, а вы, чувствуя их взгляд, но, не решаясь обернуться, продолжаете жить, страдая от непонятной тоски.

— Ты прав, дух Тьмы, но не время сейчас говорить об этом, — произнёс царь. — Потому что время скорби для меня длится бесконечно, переходя порой во время беспросветной скорби. А время радости… Эта чаша не минула меня, но я не успел насладиться напитком. Я был юн и полон любви. Я верил в людей, но эту веру у меня отняли. Выбили из рук чашу и расплескали напиток. И вот снова я стою над осколками с пустыми руками и глазами, полными слёз, и твержу, что нет на свете чаш и всякое питьё в этом мире отравлено. Пусто, всё так же пусто и темно. Чем я заслужил такое испытание? И пройдёт ли эта боль? Ведь в боли не только выздоровление, но и смерть, и безумие, и ожесточение. Боги мои, боги, уймите мою боль, не торопитесь подносить мне новую чашу… Душа моя ослаблена нанесённой раной, она по-прежнему болит и ноет, она уже не в силах распахнуться навстречу миру. А потому лишь покоя и забвения прошу я.

Он замолчал, уныло глядя перед собой, а потом вздохнул и продолжил:

— Мы говорили о чаше веселья… И я вспомнил. Не о веселье, нет. Но о счастье, столь скоротечном и столь быстро покинувшем меня, что я не успел оплакать его. И оно, должно быть, так же печально взирало на мои муки из глубин моей души. Я никому здесь не говорил об этом. Разве кто-то здесь услышит, поймёт боль моего сердца?

— Я слушаю тебя, — тихо напомнил демон.

— Это было давно. Вскоре после того, как меня комиссовали из инопланетного легиона Ормы в связи с тяжёлым ранением в голову. Ормийцы выплатили мне немалую компенсацию и с почётом сопроводили на борт пассажирского челнока, унёсшего меня неизвестно куда. Я был не в себе тогда, и тратил свои кровью заслуженные деньги, мотаясь по галактике, и нигде не находя покоя и забвения. Головные боли и безумные идеи, тяжкий бред и несбыточная мечта, о которой ты знаешь, наперебой терзали меня и я не находил спасения.