Двое могут хранить секрет

Вот. Вот как следует вести неловкую беседу. Никакого тебе вступления: «Мне жаль, что ваша мама въехала на своей машине в ювелирный магазин, находясь под сильным воздействием опиоидов, и теперь вынуждена проходить четырехмесячный курс реабилитации». Просто обозначь неприятную тему, отойди в сторонку и плавно переместись в более спокойные воды разговора.

Добро пожаловать в Эхо-Ридж.

Вскоре после выезда на автостраду я засыпаю и не шевелюсь, пока резко не просыпаюсь от громкого шума. Такое впечатление, будто машину со всех сторон забрасывают камнями. В растерянности я поворачиваюсь к Эзре, но он также ничего не понимает. Бабуля поворачивается на своем сиденье и кричит, чтобы перекрыть грохот.

– Град. Не такая уж редкость в это время года. Хотя довольно крупный в этот раз.

– Я остановлюсь, пусть пройдет, – кричит Мелани.

Она сворачивает с дороги в парк. Град припускает сильнее, и я невольно думаю, что потом Мелани обнаружит на своей машине сотни крохотных сколов. Одна особенно крупная градина ударяет прямо в центр лобового стекла, так что все мы вздрагиваем.

– Почему идет град? – спрашиваю я. – В Берлингтоне же было жарко.

– Град формируется в облачном слое, – объясняет бабуля, показывая на небо. – Там температура минусовая. Но на земле градины быстро растают.

Теплоты в ее голосе нет – не уверена, что бабуля вообще способна не такое чувство, – но впервые за вечер он звучит оживленно. По профессии бабуля учитель, и очевидно, что в этой роли она чувствует себя более комфортно, чем в роли бабушки-опекунши. Но я ее не виню. Ей придется терпеть нас в течение шестнадцати недель лечения, предписанного Сейди судом, и наоборот. Судья настоял, чтобы мы жили с родственниками, что резко ограничило наши возможности. Наш отец был мужчиной на одну ночь – каскадер, ну, или так он себя называл в течение двух часов страсти, которые они с Сейди провели вместе после знакомства в каком-то клубе в Лос-Анжелесе. У нас нет ни теток, ни дядьев, ни двоюродных братьев и сестер. Ни одной способной приютить нас живой души, за исключением бабули.

Несколько минут мы сидим в молчании, наблюдая, как градины отскакивают от капота машины, пока интенсивность града не снижается и он наконец не прекращается совсем. Мелани возвращается на дорогу, и я смотрю на часы на приборной доске. Скоро одиннадцать; я проспала почти час. Ткнув Эзру в бок, я спрашиваю:

– Мы уже почти на месте, да?

– Почти, – отвечает Эзра. Понижает голос. – Какая насыщенная жизнь в пятницу вечером. Сколько миль проехали и не встретили ни одного здания.

За окном непроглядная тьма, и, даже несколько раз протерев глаза, я смутно вижу только расплывчатые силуэты деревьев. Однако я не оставляю попыток, потому что хочу увидеть место, из которого Сейди уехала при первой же возможности. «Это похоже на жизнь внутри почтовой открытки, – говаривала она. – Красивое, солнечное и замкнутое пространство. Все в Эхо-Ридже живут так, будто ты исчезнешь, если осмелишься пересечь границу».

Колесо автомобиля попадает в выбоину, меня бросает в сторону, и ремень безопасности впивается в шею. Эзра зевает так сильно, что щелкает челюстью. Уверена, что, пока я спала, он чувствовал себя обязанным бодрствовать и поддерживать беседу, хотя уже несколько дней мы оба толком не спали.

– До дома меньше мили. – Мы оба вздрагиваем от голоса бабули, донесшегося с переднего сиденья. – Мы только что проехали баннер «Добро пожаловать в Эхо-Ридж», хотя он так плохо освещен, что, думаю, вы его даже не заметили.

Она права. Я не заметила, хотя делала мысленную заметку не пропустить его. Этот самый баннер, о котором, в числе немногих других вещей, связанных с Эхо-Риджем, Сейди вообще говорила, обычно после нескольких бокалов вина. «Население 4935 человек. Никогда не менялось за все восемнадцать лет, что я там прожила, – говорила она с ухмылкой. – По-видимому, если ты собираешься кого-то привезти, сначала нужно кого-то увезти».

– Эстакада, Мелани.

В голосе бабули звучит предостережение.

– Я знаю.

Дорога резко поворачивает, когда мы проезжаем под аркой из серого камня, и Мелани до предела снижает скорость. Фонарей на этом участке дороги нет, и она включает дальний свет.

– Нет пассажира хуже бабули, – шепчет Эзра.

– Правда? – тоже шепотом отвечаю я. – Но Мелани так осторожно ведет.

– Если только мы не стоим на красный свет, мы едем слишком быстро.

Я фыркаю как раз в тот момент, когда моя бабушка рявкает: «Стой!» – таким приказным тоном, что мы с Эзрой вздрагиваем. На долю секунды я думаю, что ее слух улавливает ультразвуковые частоты и ее раздражает наша несдержанность. Затем Мелани бьет по тормозам, остановив автомобиль так резко, что я ныряю вперед, натянув ремень безопасности.

– Какого?.. – одновременно произносим мы с Эзрой, но Мелани и бабуля уже отстегнули свои ремни и выбрались из машины.