«Ты звал меня?» — послышалось мне, но не голос, а одна мысль, словно золотой колокольчик, мысль прекрасного звучания, и глаза Её смотрели светло и чисто. Я стал вглядываться. Она держала в руках Дитя в белой кисейной простыне, тоже сияющее, как снег в чистый солнечный полдень… «Ты призывал…» — звучал голос-мысль или голос-сердце. «Матерь Божья, Заступница всех скорбящих, — взмолился я, — заступись, помоги, замёрзну». И тут — моя ли душа, я ли сам внутренне вменил себе в укор бегство из города от страшной, как казалось тогда, оскотиневшей жизни столицы, где живут не сердцем, но чревом. И вот затомилась душа уходящей с угаром печи жизнью, которую не вменял прежде ни во что, — затомилась несказанно. Нет, не так всё просто и легко, даже когда и мыслится просто. Жизнь — дорогая штука. Мне хотелось рассказать Ей, как думал поохотиться, поработать с черновиками, рукописями. А тут — снег, ветер, две старухи и старик — и больше ничего, ни единой живой души. Вот сижу и пишу историю доживания и гибели деревни. Родного мне с детства угла, последних жителей — Елизаветы, Акулины и деда Кузьмы. И о своих муках хочется написать: странно мне, не понимаю я, страдаю от этого, и хочется осмыслить прожитое, выписать. Хотел остаться, да не выжить здесь. Слишком запущено родительское жильё, дыры с палец в половицах рассохшихся, и вьюжит, и вьюжит. И снег, холод, бесхлебье. Не знаю, доживу ли тут не то что до последней строчки романа, а и до отъезда хотя бы. Я жаловался Ей, что сил больше нет терпеть, всё вопросы, вопросы. Родители мои всю жизнь проработали: мать — инженером, отец — учителем, а так и остались нищими, неизвестными людьми. И не они одни, а и вся Россия так погребена в неведении. Отняты идеалы. Отнята и собственность, которую именовали народной. А сколько ради этой собственности и идеалов крови пролито! Гражданская — голод, Отечественная (но тогда людей объединяла общая судьба, высокие цели в борьбе с внешним врагом) — опять голод. Ложь и голод теперешних девяностых, чувство безысходности от художеств новоявленных исторических «нетерпеливцев»-прогрессистов… Молчат и терпят, Господь им судья, а мне больно видеть всё это. И при той нищете, разделённости людской, эта Москва, забитая иномарками, казино, ресторанами, театрами с похабным репертуаром. И это на каждом шагу. Дети мои приносят мне и сами читают газеты, страшные по своему содержанию, с объявлениями: «Оргии после полудня», «Массаж эротический», «Юноши», «Девушки», «Негритянки на любой вкус», «Красавицы, выезд»… И телефоны, телефоны. И не только мои дети читают эти вкладыши к газетам, а и дети по всей России. Невиданные по скотству, пошлости и паскудству — эти газеты, журналы, фильмы, и несть им числа. И за эти души несмышлёных детей сколько куплено и прикуплено новых «лексусов», «хаммеров», «джипов», дачек на Гавайях! Сколько уворовано русского — нерусями. И не поймёшь, кто виноват. Одни твердят, что всё творится по указке каких-то таинственных масонских лож. И всё будто бы намеренно делается. Давится в России и духовность на корню. Да и самих детей давят матери в чреве своём — сколько миллионов в год нерождённых! И всё это по плану сокращения численности, особенно в России.
Анна Михайловна Бобылева , Кэтрин Ласки , Лорен Оливер , Мэлэши Уайтэйкер , Поль-Лу Сулитцер , Поль-Лу Сулицер
Любовное фэнтези, любовно-фантастические романы / Приключения в современном мире / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Самиздат, сетевая литература / Фэнтези / Современная проза