Двое. После

Антон кивает, дескать, да, точно. Безоговорочно верит мне. Спрашивает о чем-то Булата, и тот ему отвечает: да, в Жемчужине бывал. Да, здесь вкусно. С хозяином отеля знаком. О том, что был совладельцем не упоминает. Антон об этом не спросил, а сам Булат знакомствами никогда не хвастает. Он и Голикова, того ресторатора, в чью школу я хотела пойти, оказывается, лично знает. Камиль как-то проговорился: дескать, у Голикова открытие нового ресторана скоро, он тебя приглашал?

— У тебя я, как посмотрю, аврал? — вклинивается в сумбур моих мыслей голос Виталины. 

Дернувшись, я оборачиваюсь. Виталина переводит взгляд с Антона на Булата, приветливо улыбается. Антона она знает и в лицо называет обаятельным красавчиком. Иногда они даже шутят между собой. С Булатом наверняка знакома тоже, что подтверждает ее следующая фраза:

— Здравствуйте, Булат Даянович. 

— Тай, — окликает меня Антон. — Ты же вроде хотела поговорить?

Я чувствую на себе сразу три взгляда, от которых во рту пересыхает. Переминаюсь с ноги на ногу и не знаю, что ответить. Я растеряна, сбита с толку, я совсем не готова.

— Иди, Тай, — неожиданно великодушно произносит Виталина. — Если что-то срочное — я позову. — Очевидно, посчитав, что разговор окончен, она целиком разворачивается к Булату. 

Я знаю, что он смотрит, но сама на него взглянуть не в силах — вымученно улыбаюсь Антону, который меня ждет. 

Выхожу из-за стойки и вздрагиваю, когда Антон меня обнимает и прижимается к губам быстрым поцелуем. Не смотреть назад, не смотреть. 

— Пойдем ко мне в машину, Тай? — и, обернувшись: — Булат, рад был увидеться.

25

Перед раздвижными дверями Антон резко останавливается, расстегивает куртку и набрасывает ее на меня. Кожу обдает теплом и ароматом свежей спортивной воды. Я в отчаянии кусаю губу — все так неправильно, что хуже не придумаешь. Его заботу, куртку и цветы я не заслужила.

В машине тепло — кажется, будто печка не выключалась, и запах в салоне стоит легкий и беспечный, наверное, из-за открытой банки Кока-Колы. Я вдруг отчетливо понимаю, что сижу здесь в последний раз. Не будет больше оглушительно звучащих песен и оберток от жевательных пластинок под ногами, и этот запах со временем исчезнет из памяти. Антон все еще находится в счастливом неведении, а я уже по нему скучаю.

Раздражение, преследовавшее меня последнюю неделю, улетучилось, стерлось и то, какой мучительной стала наша близость. Осталось только большое теплое чувство внутри и череда светлых воспоминаний: Антон подходит ко мне в перерыве между лекциями и протягивает стакан карамельного мокко из любимого мной Старбакса. Я благодарно улыбаюсь, потому что на учебу приехала после ночной смены и жутко хочу спать. Вызывается отвезти меня домой с вечеринки, когда я говорю, что мне рано вставать, хотя мы тогда даже не встречались. Высаживает возле подъезда и берет с меня слово, что я позвоню ему, как только окажусь в квартире. Вспоминать можно бесконечно. В этом проблема: Антон мне больше, чем парень — он мой друг, и все мои лучшие воспоминания, связанные с ним — они не интимные, а теплые, дружеские. Антон тоже слишком много после себя оставил. Поэтому сейчас так нестерпимо жжет в груди и подрагивают руки. Мне невыносимо делать ему больно, и почти также невыносимо его терять. Не нужно было все портить и начинать с ним встречаться. Давать шанс себе и ему, убеждать себя в том, что я могу быть счастлива и без Булата. Вот к чему это привело.

Антон разворачивается ко мне, а потом вдруг неожиданно обхватывает ладонью мою шею и, притянув, целует в губы.

— Соскучился.

Я немею. Не отталкиваю, но и на поцелуй не отвечаю. Разве я могу? Я собираюсь с ним расстаться, а в каких-то десятках метров от нас находится Булат.

Я мягко упираюсь ладонью Антону в грудь, отстраняюсь. В глаза ему смотреть не могу — стыдно. Впервые в жизни я осознанно сделаю человеку больно. 

— О чем ты хотела поговорить? — кажется, Антон почувствовал мою отстраненность, потому его тон становится настороженным.

Я силюсь оторвать взгляд от вышитого логотипа на его джемпере. Антон надевает бумажный колпак на голову Банди. Тот его стряхивает, и он со смехом пытается снова. 

Его голубые глаза в освещении салонных диодов кажутся почти прозрачными. Они как чистые озера, в которые хочется смотреться, но совсем нет желания утонуть. 

— Нам нужно расстаться. 

Даже странно, что его лицо не меняется. Даже странно, что не прогремел гром, и я все еще дышу. 

— Так будет лучше. Я не хорошая девушка для тебя. Тебе нужна более подходящая. Не такая как я.

Не такая как я, без остатка отдавшая себя другому полтора года назад, и так и себя и не вернувшая. Мне нечего отдавать — я должна была это знать. Булат все у меня забрал. 

Антон молчит, растерянно хлопает ресницами, и наконец, выдавливает:

— Почему?

Мне хочется взмолиться, чтобы он не спрашивал, не задавал вопросов. Не потому что не имеет права знать — имеет. Просто я не могу сказать ему правду и совсем не умею врать.