Двое с лицами малолетних преступников (сборник)

Конов невозмутимо шагал к выходу, рукой легонько поддерживая Алика под локоть. К повальному крику он привык и вел себя, как если б его окружила толпа цыган, когда их товарища поймали на карманной краже. Он испытывал горячую благодарность к задержанному. Тот хоть не рвался из рук, не кричал, а то толпа была бы гуще, пришлось бы вытаскивать наручники, а этого цыгане и интеллигенты не любят.

Алик оказался не прост. Несколько домашних заготовок на подобный случай у него было. В тесном от машин и пешеходов переулке он вырвал локоть из цепких рук Конова, юркнул в закопченную арку меж домами. Конов бегал лучше, чем он, карабкался на заборы ловчее, а уж силы ему хватало на трех таких Аликов. Чтоб тот не шалил, пришлось все-таки надеть на него наручники.

Следующая неприятность поджидала Конова в номере гостиницы. Их встретили трое Аликиных земляков. При виде наручников их вроде скипидаром помазали. Вскочили, замахали руками, загугукали на своем языке, угрожающе двинулись на Конова. Конов показал им пистолет. Дружки продолжали кричать и возмущаться, но отступили и руками размахивали меньше.

Они благополучно уселись в поезд. Конов попросил у проводника свободное купе, к счастью, оно оказалось, закрылся изнутри и разомкнул наручники, которые уже два часа надежно связывали их — одно кольцо на руке Конова, другое — на запястье Алика. Теперь Алик оказался пристегнут к металлической стойке. Поезд тронулся.

— Этот человек тебе известен? — Конов показывал фотографию Шиша.

Алик всмотрелся, с облегчением сказал «нет».

— Ты в одно и то же время проживал с ним в гостинице «Вокзальная».

— Мало ли с кем я проживал, — пожал Алик плечами.

Он так же равнодушно не узнал Сэра на другой фотографии. Конов внимательно смотрел на его реакции, с тоской подумал: «Не врет».

— Ты билет лотереи нашел?

— Купил, — не поддался на провокацию Алик.

— Сам купил или с рук?

— Сам.

— Где?

— В Москве.

— Неправда, Алик, — сказал Конов, — билеты этой серии в Москве не продавались. Что ты скажешь?

— Не понимаю по-русски, — сказал Алик.

— Простыл, что ли?

— Не понимаю, что ты говоришь. — Алик откинулся на сиденье и закрыл глаза.

Через минуту послышалось свободное дыхание спящего человека. Или нервы у Алика были стальные, или ему не о чем было тревожиться.

«Пустой номер, — дремотно ворочались мысли Конова, — этот Алик совершенно пустой номер. Алик купил у кого-то билет. У спившегося Сэра? У говорливого Шиша-пожарника? У длинноволосого парня в белых кроссовках?»

Алик пошевелился сонно — будто мысли Конова передались ему загадочными волнами. Конов снял пиджак, положил на стол перед собой листы, исписанные трудным почерком, и стал внимательно их прочитывать. Это были дурацкие заявления Тихоновой. «Что ж, — говорил себе Конов, — если мир вокруг сошел с ума, значит, надо понять его безумный язык».

«…Если б я была сумасшедшая, — читал он с каменным лицом, — я могла подумать, что мой муж (покойный) ожил и каким-то образом оказался в дому. Вечно он не клал на место, что брал. Если, например, полезет за носовым платком, обязательно не задвинет до конца нижний ящик шкафа…»

Хотелось бы посмотреть на инспектора, который за этой галиматьей увидел бы серьезное дело.

«Я верю, — приказал себе Конов, — Шиш обыскал квартиру, не нашел билета, пришел на следующий день с идиотским сообщением про электроутюг, чтоб попытаться выпытать у сумасшедшей старухи, куда она дела лотерею… Она раскололась». Он сунулся в листки: «Шиш — это не шиш в смысле фиги, — писала Тихонша, — а в смысле мелкий черт. И тут меня как ударило: а кто он такой, что я знаю об этом пожарнике? Я ж его документы не проверяла. Может, он не пожарник, а шпана. Не Шиш, а Иванов, а Шиш — его воровская кличка? Вон их сколько, уголовников, расплодилось!..»

«Было ясное раннее утро, около восьми часов… или бритвой по лицу, или махоркой в глаза… сестра-утопленница, которая не умела плавать… Я бы и не вспомнила этих хулиганов, если б в их могиле не лежал посторонний негр…» Почему-то ей не пришло в голову назначить негра главой шайки. «Надо поймать этих маленьких мерзавцев, — советовала Тихонша, — и хорошенько порасспрашивать». Порасспрашивать, конечно, было бы не плохо, но как их найти? Тем более в школах не сегодня завтра начнутся летние каникулы. «У вас все в порядке с могилой?»— спросили они, — писала Тихонша. — С чего бы им беспокоиться о чужой могиле?! Значит, подучили…» Бабка была права — мальцов надо было хоть из-под земли, но достать…

Впервые в жизни инспектор Конов начинал действовать под впечатлением от записок сумасшедшей.

Полундру было не узнать. Пропали плохо мытые патлы, прическа стала модной, а волосы блестели и пахли французским одеколоном. Белый костюм, черные очки в хорошей оправе, мягкие итальянские туфли могли превратить его в иностранца, если б он не был безобразно пьян, не смотрел каждую минуту в большие золотые часы на руке, а лица из его разудалой компании не просились на стенд «Их разыскивает милиция».

— Кто нас обидит, тот дня не проживет! — кричал Полундра.