Двое с Золотой Канавы

— Надо спешить, — буркнул тот.

— Дело твое. На, сынок, держи. — И в ладошку чистилы упала тонкая, как лепесток, золотая монета.

Мальчик посмотрел на пожилого господина с благоговейным изумлением.

— У меня столько сдачи не наберется, — пролепетал он.

— И не надо. Это тебе за хорошую работу.

Глаза юного чистилы вытаращились до пределов, не предусмотренных, казалось бы, природой. Затем, стряхнув оцепенение, он подхватил свой ящик и кинулся бежать со всех ног. Чуть погодя лишь песчаный бурунчик виднелся в конце полутемной улицы, да и тот быстро скрылся из виду.

Старший из двоих провожал его благостным туманным взором.

— Когда-то и я был в точности таким вот мальцом, — начал он, снова двинувшись в путь. — Тоже чистил штаны всяким сукиным котам на Рэмастраат. А теперь вот, как вспомню, диву даюсь. Я ли это? Или, может, вот сейчас проснусь, между сестренкой и братцем, от маменькиного пыхтения? Сдается мне, Вьюн, что в душе человек не меняется. Что-то там снаружи происходит, а он сидит внутри себя, пялится на белый свет и только диву дается, когда ему брадобрей подносит зеркало.

— Боюсь, что сходке до этого дела нет, — заметил его спутник. — Они и без того злы, как черти, а мы еще опаздываем. Ублюдок Бонем что-то такое разнюхал и непременно выложит при всех, чует мое сердце. Неспроста все это. Бонем давно метит сам прибрать казну к рукам.

— Надо полагаться на провидение, — смиренно ответствовал пожилой. — Моя маменька, пусть ей песок будет перинкой, всегда говорила, что человеческий промысел — ничто перед могуществом судьбы. Она была благочестивой женщиной. Больше четверти золотого ни с кого не требовала. Потому-то мне и пришлось подрабатывать, едва научился ходить. Сперва клянчил подаяние, потом подался в чистилы. А уж после, когда маменька с братцами и сестренками сгорели, добрые люди меня подобрали и к настоящему делу определили. Тебе, Вьюн, этого не понять, ты и в детстве на золоте едал.

— Да что вы мне в нос тычете свою родословную, — огрызнулся Вьюн. — Мы давно одним миром мазаны.

— Ты хоть отца своего знаешь. Пусть он денежки свои промотал и его в конце концов прихлопнули бутылкой, все ж таки был отец. Мне и таковского не досталось. Чего надо, парень? — Последняя реплика относилась к прохожему в изрядно поношенной лакейской ливрее, который появился из переулка и ни с того ни с сего преградил путь.

— Добрый вечер, — приветливо промолвил тот. — Я имею честь беседовать с господином Рольтом, не правда ли?

— Ну, допустим.

— Он же Папаша, — продолжал незнакомец. — А вы — его личный секретарь Патке, известный под прозвищем Вьюн?

Вместо ответа Вьюн отступил на шаг и сунул руку за пазуху.

— А вы кто такой? — спросил он угрожающе, но оружие пока не выхватил.

— Не советую вам идти на сходку, — сказал человек в ливрее, игнорируя Патке с его вопросом и пистолетом.

Рольт в недоумении поднял брови.

— Оба вы не уйдете с нее живыми. Господин Торг Бонем, он же Хрящ, настроен весьма серьезно. И неплохо осведомлен о том, сколько миллиардов прилипло к вашим рукам, уважаемый господин Рольт. Кстати, не без вашего деятельного участия, Патке.

— Что-что-что-о?!

— Не ломайте комедию. Речь идет о крупных финансах, вверенных вашему попечению. И о той сумме, которую вы ухитрились прикарманить. Бонем исчисляет ее в девять с половиной миллиардов, но я со своей стороны полагаю, что их не меньше одиннадцати. Не в том суть. Важно в настоящий момент, что с вас потребуют отчета, представят неопровержимые доказательства, и расправа последует без промедления. Вы оба не доживете до утра.

Даже при плохоньком уличном освещении было видно, что рыхлое апоплексическое лицо Папаши побелело, как у зарезанного.

— Да кто же вы?! — рявкнул Вьюн, выхватывая пистолет.

— Погоди, сынок, — пробормотал Рольт. — Пальнуть всегда успеешь. Человек ведь дело говорит.

— Как понимаете, вы обречены, — заявил незнакомец. — Вряд ли вам удастся скрыться от мести.

Пистолет в руке Патке дрогнул и медленно опустился.

— Я имею к вам предложение, — продолжил загадочный прохожий. — Мои люди доставят вас в абсолютно безопасное место. Гарантирую вам неприкосновенность и, впоследствии, беспрепятственное возвращение.

— Вы что — из легавки? — спросил ошарашенный Рольт.

— О нет. И вообще не имею отношения к местным властям.

— Что вы за это хотите? — поинтересовался Патке, ощупывая взглядом старую ливрею незнакомца.

— Ничего.

— Так-таки ничего?

— Да. И не понимаю, почему вы колеблетесь. Это единственный шанс сохранить ваши жизни.

— Одного не возьму в толк, — выговорил Рольт, к которому по частям возвращался прежний, багрово-сизый цвет лица. — Ежели вы не из полиции и не от Хряща, то кто же?

— Оставим объяснения на потом. Время дорого, — ответил незнакомец, делая кому-то в переулке знак рукой. — Соглашайтесь же.

Взревел паровик, из переулка выкатился локомобиль-фургон с эмблемой скотопромышленной фирмы «Братья Хорндьюли».

— Прошу в экипаж.

Поколебавшись, Рольт шагнул к фургону.

— Ловушка!! — взвизгнул вдруг Патке и, вскинув пистолет, выстрелил в упор.