Двое (СИ)

Я подумал, подумал… дождался, когда лифт спустится вниз… когда за нами закроется дверь сауны… и пустился во все тяжкие.

====== 39. Грозный нянь ======

Комментарий к 39. Грозный нянь Песни Андрея Козловского “Моя деревянная голова” и “Между мною и мною”

11.10.15

— Ты что, серьезно собираешься здесь ночевать?!

— А что такого? Тепло, светло и мухи не кусают.

Я обвел взглядом потрепанный актовый зал ДК села Гадюкино, шарахающихся по нему реконструкторов, одетых кто во что горазд, но одинаково накативших ближе к ночи не одну рюмку чаю, и вытащил на божий свет гитару.

— Серж, до дому ехать всего час, одумайся! — не унимался Ромка, вяло улыбаясь знакомым мужикам, то и дело вмешивающимся в наш незримый партизанский бой. — Утром на битву приедем, никто и не заметит, что ты съебался.

— Я хочу пить и петь, — отрезал я, поставил ногу на сиденье, упер в нее гитару и провел по струнам пальцами. Ага, пятая струна лажает. Подкрутил колок. — И плевать я хотел на все остальное. Я, в отличие от тебя, не сноб, и могу спать хоть в коридоре, лишь бы спальник теплый был.

— Сере-е-ега-а-а-а!!! — ворвались в зал гусары. — Приехал! Красава, братан! Щас Димона найдем и на две гитары зажгем!

Я показал Ромке, снесенному толпой гогочущих мужиков в сторону, фак и принялся обниматься с друганами. С последнего феста всего месяц прошел, а как будто сто лет не виделись.

— Димка щас придет, — с видом Самого Главного Заговорщика и очень-очень громко «прошептал» мне на ухо Вован. Я чуть не оглох. — Он девицу третий месяц охмуряет, сечешь? Надо помочь!

— Сделаем, — с самым серьезным видом кивнул я. Для гусар дамы — это святое, а уж нетраханные так и вовсе.

— Серега, слышь, ты тока это, для начала всякую фигню пой, лады? — подкатился ко мне с другой стороны Степан. — Димка ж у нас не такой голосистый, как ты, да и стесняется. Вдруг его девица на тебя перекинется? Он же ж нас всех потом затрахает нытьем своим бесконечным. Вот напоим Димку, он в раж войдет, тогда делай, что хочешь, лады?

— А она из приличных? — спросил я, задумчиво перебирая струны гитары.

— Да. Девка хорошая, всего за два месяца пошилась, сечешь? Графиня теперь. Наш человек.

— С женатыми не связывается?

— Да кто ее знает? — почесал затылок Степан.

Вован разлил коньяк по серебряным стопкам, едва не снеся с ненадежного походного стола закуску. Вручил всем, оперся на Ромку для устойчивости и замер в нетерпении. Трубы-то горят! А мы медлим!

— Сразу от ворот поворот дает, — подал голос лежащий на спальнике на полу Стас. — Я как-то попытался, огреб и отвалил. Ну ее в пизду, эту недотрогу! Пусть Димон за ней бегает.

— Вздрогнем, — оборвал нас Вован, поднимая стопку. — За все хорошее.

— Хык! — сказали мы.

Коньяк рухнул в желудок и взорвался там петардой. Кровь прилила к щекам, мир внезапно стал светлее, веселее и ярче. Ромка, наверное, хотел что-то мне сказать, но мужики втянули его в разговор, а я уселся на стул и спел первую песню. Для разминки.

Я прощаюсь со своей головой

Я кладу ее в воду — плыви, дорогая

Надоели сомнения, мне нужен покой

Поживи без меня, муки тела не зная

Благодарен тебе за те несколько слов

Что сумела сказать ты в любви признаваясь

Благодарен тебе за последний твой вздох

Но всему есть предел — ты плыви, дорогая

Моя деревянная голова

Плыви, чтоб не видеть твои глаза

Плыви, чтоб не слышать твои голоса

Прощай деревянная голова

Ромка только головой покачал на это и опрокинул новую стопку, ревниво наблюдая за просачивающимися в зал дамами и мрачнея глазами. Ха! Посмотреть было на что! Наши дамы, да в дурацком, это вам не ага! Я пел и улыбался Ромкиной ревности, прекрасно его понимая. Кто знает, что бы я творил, если бы мы с ним поменялись местами.

В делаx любви как будто мирныx

Стезя влюбленныx такова,

Что русский взнос за счастье милыx —

Не кошелек, а голова.

Но шпаги свист и вой картечи,

И тьмы острожной тишина,

За долгий взгляд короткой встречи

Аx, это право, не цена!

Не вешать нос, гардемарины!

Дурна ли жизнь иль xороша.

Едины парус и душа,

Eдины парус и душа!

Судьба и Родина едины!

— Сережа, да ты ж мой хороший! — налетела на меня с обнимашками Марина, моя старинная знакомая, суровая полковая дама драгун. — Хочешь, чаю с коньяком сделаю? Петь тебе сегодня до утра, солнышко. Давно я тебя не видела, так что готовься, живым не выпущу.

Ромка скривился, а я отложил гитару в сторону, расцеловал Марину в обе щеки, отправляя за чаем, и решительно посмотрел на недовольного лося. Так дело не пойдет.

— Выйдем, поговорить надо.

Ромка кивнул и двинулся к выходу на улицу, как ледокол, молча рассекая весьма нетрезвый народ, который расступался и поджимал конечности, как по команде освобождая ему дорогу. Эх, вот мне бы так научиться! Хоть бы кто вякнул! Среди наших народу с гонором хренова туча, а поди ж ты: разбегаются вежливо и даже не бубнят.

— Все это не для меня, — сказал Ромка, едва мы вышли на крыльцо. — Вы слишком буйные, да и слушать нудятину про полки, битвы и перестроения вперемешку с обсуждением сабельного оружия офицеров наполеоновской армии, я не готов.