Двое среди руин

Ната умолкла, рассеянно перебирая и подбрасывая в очаг несгоревшие щепки и веточки. Потрясенный, не находя слов, я молча сидел рядом. Ната вздохнула и тихонько промолвила:

— Теперь ты знаешь…

Я присел к ней, потом, не в силах совладать с собой и с жалостью, заполнившей меня до отказа, поднял ее на руки. Ната смолчала. Я отнес ее к постели и уложил, накрыв сверху одеялом. Девушка мягко прикоснулась к моей руке:

— Дар… Когда-нибудь ты не сдержишься. И это… естественно. А я не могу. Не надо мне ничего обещать, не надо ничего говорить… Просто, попробуй потерпеть, пока я сама не решу, как мне жить… А если не дождешься — то не тяни. Напои — так, чтобы я не могла ничего сделать! — и возьми. Если ты меня изнасилуешь — это ничего не добавит к тому, что уже было. Но, сама я…

Вместо ответа я прилег на краешек настила и долго гладил Нату по волосам, пока по успокоившемуся, ровному дыханию не понял, что девушка уснула.

Глава 10 Овцебык

Длинная ночь… Возможно, одна из самых длинных ночей, в моей жизни. С тех пор, как судьба дала шанс выжить, с тех пор, как появился выбор — кем жить? Для меня это не пустые слова. Или, дать волю животным инстинктам, спрятавшимся где-то далеко внутри, или — жить Человеком. То, что зверь может победить — я знал…

Лгала ли мне Ната? Мог ли я ошибаться, всем естеством ощущая страшную душевную травму юной женщины, или все-таки, это плод моего воображения? Опыт говорил — нет. Это не похоже на фантазии девчонки, решившей таким образом устранить всякие притязания на свое тело со стороны взрослого «козла», а потому — правда! — еще более страшная, хоть и напоминающая плохо продуманный сюжет банальной мелодрамы.

Я просидел возле нее до утра. Ната плохо спала, металась во сне и даже бредила… звала кого-то, дергалась и стонала. Иногда я брал ее за руку и успокаивающе шептал самые ласковые слова, какие только мог подарить… Этот разговор изменил в наших отношениях все. Нет, Ната не могла мне лгать — я видел это по ее глазам! Все мои притязания на девушку показались теперь, не то, что, неуместными — невозможными! Все стало понятно… Боль, причиненная ей в прошлом, не могла так просто и быстро исчезнуть. Ей всего-то, пятнадцать — но, хлебнуть досыта человеческой жестокости пришлось столько, сколько я не встречал за свои сорок с лишним…

Приготовив завтрак, я сварил кофе и, расставив все на подносе, принес к постели. Ната уже сидела, прикрываясь одеялом.

— Это зачем?

— Ну, должен ведь быть иногда праздник… Вроде билетов в театр, или поход в ресторан. Ну, а на крайний случай — кофе в постель. Классика, понимаешь ли…

— Понимаю. Театра нет и в ближайшие годы не предвидится. Ресторан у нас на самообслуживании, что поймаем — то и поедим. Но кофе — тоже хорошо. Спасибо.

— А не за что. Просто, время свободное — на улице опять льет, так что идти вроде как особо не куда.

Ната повела плечами, отчего одеяло сползло вниз:

— Мужлан… Ну разве можно такое говорить даме? Время свободное… А я-то, вся растаяла и уже нимб над тобой нарисовала!

— Стереть придется… — Я улыбнулся, — К моей одежде больше перья подойдут, правдоподобнее.

— Рисовать не умею. А хотелось бы… изобразить тебя вот так.

Она вдруг пошатнулась, и я едва успел подхватить девушку от падения с настила. Мы оказались лицом к лицу, и я смутился, увидев так близко ее, совсем не веселые глаза.

— Ты ни при чем… — она мягко улыбнулась. — И не торопись меня отпускать. Я этого не просила.

— Мне теперь сложно догадаться, когда я должен остановиться…

— Ты всегда можешь не останавливаться, если так решишь.

— Я подожду, — я сглотнул предательский комок. — Я умею ждать…

— А ты не изменил своего отношения ко мне? Может, ты не понял, что я делала… у того парня?

Ната напряженно ждала ответа — она даже замерла, насколько это было вообще возможно, прислонившись на моей груди. Я аккуратно приподнял и поставил ее на ноги.

— Я понял все. И очень хочу, чтобы память об этом сгорела в твоей душе, так же, как сгорел и город, в котором тебе пришлось это пережить.

— Такое не забывают, Дар… И ты тоже — не забудешь.

— Не забуду. Я сказал — память? Я ошибся. Я хотел сказать — боль.

Ната долго искала что-то у меня в глазах, потом, молча, прижалась ко мне и обняла — крепко-крепко…

— Дар…

Наверное, Ната светилась. Иначе, не найти слов, чтобы передать то состояние, в котором она находилась. Девчонка бросала дротики в мишень, бегала по холму за псом, дурачилась и смеялась — и я видел, что на этот раз, все совершенно искренне… Спал тот тяжелый камень, который ей пришлось так долго носить в себе. А я… Нет, она не переложила его на меня. Хотя, может быть, я немного облегчил ее тяжелую ношу…