Двое строптивых

— А ты как думаешь? Из камня высеченные? То-то, что нет. Ни бычьи, ни лошадиные, ни ослиные. Даже не слоновьи. И тем не менее, если на досуге ты поймаешь простую ящерицу и изучишь ее, то найдешь большое сходство как раз между ее строением и набором этих гигантских костей, особенно лап. Только тут еще и зубы. Недаром их поместили сюда, под Георгием Драконоборцем.

— А ты слона видел?

— Не приходилось.

— Вот было бы занятно поглядеть. Больно чудной он на картинках в "Бестиарии". Неужто такой может жить на белом свете?

— Может. Только живьем он гораздо больше — так-то его порой рисуют, чуть ли в два раза ниже лошади, а я видел на базаре его бивни. Он должен быть огромен. Доведется в Африку за зерном сплавать, может, и увидим…

Путники направились дальше, миновали еще одну башню, и тогда Даукрэй сказал:

— Вот от этой башни начинается порученный нам участок обороны крепости, идущий до ворот Святого Афанасия.

Дошли и к ним, располагавшимся, подобно воротам Святого Георгия, в особой башне. Там же, отдельно от крепости, возвышалась круглая башня Богоматери, опознаваемая по барельефу Девы Марии с Младенцем Христом над гербом магистра де Ласти.

Далее крепостные стены сворачивали к морю. Путники миновали ворота Святого Иоанна, известные еще как Красные, охраняемые небесным покровителем ордена — святым Иоанном Крестителем, сурово взирающим на проходивших с барельефа. Наконец прошли Итальянскую башню с воротами и так добрались до мола башни Ангелов и ворот Святой Екатерины.

Оставалось пройти вокруг военной гавани, и обход города-крепости Родос был завершен.

Торнвилль во время всей этой прогулки старался, чтобы не показаться шпионом, задавать вопросы нейтральные, и старался так сильно, что Даукрэй заметил это:

— Я вижу, ты сдержан в своем любопытстве. Понимаю, что тебя держат на подозрении. Уж заслуженно или нет — не знаю. Но пока твое поведение правильно. Надеюсь, со временем подозрения будут сняты, и мы сможем беседовать, не так тщательно подбирая слова.

— Благодарю за откровенность, — промолвил Торнвилль и крепко пожал руку иоанниту. — Одно бы только хотелось знать — когда подозрения с меня снимутся.

— Полагаю, когда ты начнешь исполнять свои обязанности.

5

Прошло несколько дней. У Торнвилля, вернувшегося к трезвой жизни и изнурявшего себя тренировками с мечом, они особым разнообразием не отличались. А жизнь шла своим чередом.

Получив согласие иоаннитов на перемирие, выкуп пленников и патент на зерноторговлю, хитрый купец Хаким задержался на острове на три дня. Внутрь крепости он так и не проник, зато под предлогом исследования родосских виноградников детально исследовал ее снаружи, пройдя тем же маршрутом, что и два английских рыцаря незадолго до того.

Он запечатлел в своей памяти много архитектурнотехнических деталей, а по возвращении ему не доставит особо труда запечатлеть все это на чертеже и представить паше, чтобы тот, в свою очередь, передал это в Константинополь. Глядишь, потекут к купцу денежки: от паши — за исполненные поручения; от магистра — как комиссионные за посредничество в покупке хлеба, а также за само зерно; от своих собратьев — за привлечение их к зерно-торговле с орденом. В общем, дела складывались пока вроде бы неплохо.

Купец отвез паше и его подручным подарки, переданные рыцарями ордена, сообщил последние известия и вернулся на Родос с первой партией зерна. Ее тщательно освидетельствовал сам великий командор, его субкомандор из сарджентов и инспектор орденских зернохранилищ с парой подручных Из каждого мешка брали пробы и отправили, чтобы готовить из них еду пленным рабам.

Деньги заплатили сразу, но купец отлично понимал, что сам остается как бы в заложниках, пока хлеб не прошел контроль.

Естественно, зерно оказалось без отравы — с чего купцу самому себя губить? А иоанниты остались довольны своим приобретением. Хоть и дороговато брал Кахим-Брахим, но все-таки получалось дешевле, нежели африканское, с магрибским жульничеством и пиратством.

Меж тем Лео, посчитав, что в ходе упорных тренировок заслужил некоторый отдых, позволил себе прогулку по торговой гавани. Слоняясь без дела и периодически любуясь на свой новый серебряный перстень с взъярившимся гербовым львом, Торнвилль столкнулся с Роджером Джарвисом, трезвым и мрачным.

Рыцарь был рад его увидеть, но моряк не был особо расположен к разговорам: дали себя знать последствия учиненного ему разноса со стороны английского "столпа", которого теперь Роджер, нисколько не стесняясь, отчаянно материл. Но главное, несмотря на предостережение магистра, брат Кэндол обошелся с штурманом сурово и временно разжаловал его в матросы. Джарвис клялся и божился, что при первой возможности покинет этот проклятый остров — только б иоанниты рассчитались с ним по долгам.

Лео, конечно, сочувствовал Джарвису и предложил:

— Я небогат, но если тебе действительно тут так плохо, я дам тебе десятка полтора золотых. Это не те деньги, которыми надо дорожить. Они мне даром достались. Уплывешь и начнешь жить как желаешь.