Двое строптивых

— Ну хотя бы вот погоду.

— Сыро, холодно, туманно. Не такая благодать, как здесь, хотя, с другой стороны, солнце так не жжет, что деться от него некуда. Большие старые леса, настолько густые, что света Божьего порою не видать…

— Тоскуешь?

— Как сказать… Из людей — не по кому. Родные места, разве что повидать бы когда… Но особо не страдаю.

— Значит, тут лучше…

— Смотря кем. Рабом — одно, пашой — другое.

"Хвала Аллаху! — подумал Хаким. — Никак, он сам направляется туда, куда я хочу его завести! Что ж, тем лучше!"

— А хотел бы быть пашой? — спросил купец; Торнвилль молча посмотрел на него серьезным взглядом, который турок не смог постичь — гневался ли англичанин или, напротив, обдуманно подходил к делу. — Сам сказал, что пашой быть лучше, чем рабом.

— Так я и сейчас от этих слов не откажусь.

— Понятно, что рабом ты уже был, иначе вряд ли знал бы так хорошо наш язык. И где находился?

— В разных местах, — уклончиво ответил Торнвилль. Разговор, перейдя на тему рабства, начал его угнетать. — Не хочу вспоминать.

— И в Памуккале, близ Иераполиса? Тебя не Арсланом тогда звали?

Лео насторожился. Имя Арслан дал ему улем Гиязеддин, когда-то купивший Торнвилля на рынке рабов. В итоге Лео сбежал от улема, но освободиться из рабства это не помогло. Снова оказался продан, а освободился только благодаря стараниям оборотистого итальянца. Казалось, та давняя история с побегом давно забыта, и если бы она вдруг всплыла, это было бы плохо.

Лео старался не подавать виду, насколько встревожен.

— Я — Лео Торнвилль, английский рыцарь. Оставь своих беков при себе. — Он хотел подняться с земли и уйти, но купец удержал его:

— Стой-стой, не надо уходить, а то и разговора не получится, я просто должен был проверить, ты ли тот человек; теперь вижу, что тот.

— А тебе-то что? Я из неволи ушел по-честному, за большой выкуп, на что и бумаги имеются. А говорить мне с тобой не о чем.

— Да погоди ты, никто ж тебя не неволит снова. Поговорим!

— Не хочу я об этом говорить. Да и ни о чем не хочу. Сам должен понимать, что такие разговоры мерзостны. Я все хочу забыть.

— Нельзя забыть то, чего еще не знаешь, — замысловато изрек турок и вновь замолчал, щурясь на солнце, будто вовсе ни о чем и не собирался разговаривать.

Купец словно провоцировал Торнвилля, чтоб собеседник сам поинтересовался, что ж такого ему хотят сообщить, но Лео упрямо молчал, и Ибрагиму Хакиму пришлось вновь взять инициативу на себя:

— У меня простой шкурный интерес. Дело в том, что улем Гиязеддин не первый год ищет тебя через разных людей, в том числе и через нас, купцов. Мы везде бываем, со многими встречаемся, так что вполне естественно, что он обратился и к нашему сословию.

— Пусть ищет. Мне-то что? Не спорю, поначалу он помог мне, а потом…

— Знаю, о чем речь. Коль скоро ты — это ты, вот что поручено передать от достопочтенного улема: то, чем он грозил, было только пустыми словами, которые он вовсе не намеревался исполнять. Тот, кто помог тебе бежать, а на самом деле, как ты лучше всех знаешь, перепродал тебя, уже вычеркнут из книги жизни. Улем горько кается.

— Пусть. Ему полезно, — жестко сказал юноша. — Ну сам посуди, почтенный: что ж мне теперь, расплакаться от умиления? Может, бросив все, помчаться к нему, крича, что я весь в его распоряжении, в том числе мои глаза? Чего ради?

— Ну, господин, было бы нечего, так и разговору б не было. Ты должен лучше понять слова, которые Гиязеддин препроводил к тебе, хотя старик, верно, совсем выжил из ума, думая, что это составит некую тайну. "Львица принесла львят". Разумеешь, что к чему? Я так полагаю, Арслан не слишком худо жил в рабстве, если сумел нагулять детей.

Вот это было новостью! Лео об этом и думать не думал, даже не предполагал, что так может быть. И на тебе — у него, оказывается, ребенок, да не один. Близнецы, никак… Вот так Шекер-Мемели! С одного раза… Может, врет мусульманин?

Тот словно мысли прочел:

— Врать мне ни к чему. Гиязедцин обещал большие деньги тому, кто найдет тебя и уговорит вернуться в уважаемую семью. Оттого и стараюсь. Как для тебя, так, выходит, и для себя. Поэтому, полагаю, есть смысл послать ему весточку. Встретитесь, поговорите, может, и достигнете согласия. Я так понимаю, он готов на большие уступки, так что поговори, поговори с ним. И если все у вас наладится, влиятельный Гиязедцин выведет тебя в большие люди… Да и я могу и далее поспособствовать твоему продвижению.

— В каком смысле?

— Ты прекрасно понял, в каком. Ты, получается, словно бы уже и не чужой нам, османам. Ты можешь оказаться очень нам полезным на Родосе, а любая служба великому падишаху великолепно вознаграждается.

Лео вскочил и крикнул:

— Не будет этого! Нечестивец, вот как заговорил!

— Ай-ай, к чему нехорошие слова! Я с тобой, как с родным уже, можно сказать… А ты говоришь — "нечестивец"! Ну предложил, предложил, и чего тут такого? Не хочет человек стать пашой, что я могу поделать? Мое дело скромное…

Лео уходил, турок побежал за ним вприпрыжку, причитая:

— Но Гиязеддину что передать?

— Чтоб он пошел к дьяволу в задницу вместе с тобой!