Двое строптивых

Врач хмуро ответил, что он — примерный христианин и с языческими баснями дела не имеет, однако госпитальный канцелярист оказался разговорчивее и с охотой поведал Лео о том, как после смерти царя Менелая его сыновья от первого брака, Никострат и Мегапент, изгнали Елену из Спарты. Она прибыла на Родос к Поликсо, вдове родосского царя Тлеполема, павшего под Троей сына Геракла, бывшей ее знакомой. Виня Елену в смерти мужа, она подослала к ней, когда она купалась, своих служанок, которые, захватив ее, повесили на дереве. Так прекраснейшая из женщин завершила свой земной путь.

— Кроме того, — закончил свой рассказ грек, — известно из Плиния, что в нашем линдосском храме Афины — теперь там крепость крестоносцев — хранилась чаша из электрона — сплава золота и серебра, дар Елены Прекрасной, отлитый по слепку с ее персей. Видимо, они того действительно заслуживали.

— Не удивлюсь… — вздохнул Лео, вспомнив очертания тела Элен, проступавшие даже под бесформенным зеленым балахоном.

Наверное, из-за этой истории, случившейся на Родосе, и вправду не следовало называть Элен прекрасной. Но как еще можно было ее назвать?.. Слишком твердо засело в голове Лео еще с дядиных уроков это словосочетание — Елена Прекрасная.

Только теперь он понял всю ту кипящую игру страстей античных героев вокруг одной женщины… Агнешка, Урсула, Шекер-Мемели… Все они казались скромными тенями, недостойными нести шлейф платья Элен (не говоря уж о ее рыбоглазой служанке), и уже не тревожили воображения рыцаря даже в воспоминаниях.

Ещё несколько дней свиданий, разговоров… Лео уже не мыслил себе жизни без нее. Влюбленные больше узнали друг о друге.

Элен и вправду приходилась внучатой племянницей покойному орденскому маршалу и принадлежала к древнему, богатому и разветвленному роду де ла Тур, уроженка Оверни. Родилась летом, в один год с Торнвиллем — он подсчитал, что она была на шесть дней старше его.

По причине, о которой она умолчала, вся ее родня не выказала попечения над двумя девочками-сиротками, и только старый маршал-иоаннит пригрел их: старшую выдал замуж, младшую привез на Родос, где она после его смерти оказалась на попечении оверньского приора, будущего великого магистра Пьера д’Обюссона — о чем уже было известно.

Лео рассказал о своих предках, получивших, а затем утративших свое баронское звание, и о том, что он практически остался последним в роду. Рассказал, хоть и с некоторыми умолчаниями, о своих турецких приключениях, а Элен весьма заинтересовалась тем, что он знает турецкий.

— Талантливый человек талантлив во всем, — заметила она. — Интересно, как это у тебя получилось? Вот я так и не выучила греческий, хотя живу рядом с греками много лет.

— Да просто, — скромно заявил Лео. — Где-то что-то услышишь, поймешь, запомнишь.

Увы, эта встреча в госпитале оказалась последней. Наверное, срок очередных исправительных работ для Элен подошел к концу или она помирилась со своим строгим опекуном, однако ее служение в госпитале Святой Екатерины завершилось.

Тогда Торнвилль решил, что теперь и ему задерживаться в сем учреждении незачем. Несмотря на предупреждения медперсонала, уверявшего, что отсутствие должного ухода может иметь плохие последствия, Лео буквально заставил, чтобы его изгнали из госпиталя.

Торнвилль вернулся в английский "оберж", где узнал о том, что отныне он не обязан постоянно отчитываться о своем намерении пойти туда-то и туда-то. Это было весьма своевременно, но вместо вполне попойки с Грином или с Джарвисом, Лео ушел в Хору, где обновил свой скудный гардероб и сбрил бороду у расторопного и болтливого греческого цирюльника. Торнвилль надеялся встретиться с Элен, но вечером его неожиданно вызвал к себе через сарджента Гийом де Каурсэн, с очаровательной улыбкой сообщивший ему очередную гадость:

— Ты не забыл еще своего турецкого друга Хакима? А вот он тебя помнит. Благодари Бога, что ты был при деле, а он этого не знал, и что ты вовремя сообщил о его попытке склонить тебя к измене. Читай, Арслан-бек.

Лео, трясясь от ярости, прочел ловко сляпанную провокационную эпистолию, в которой его, Арслан-бека, хвалили некое выполненное прежде задание и поручали новое — выведать особенности и расписание караульной службы в портовых сторожевых башнях — Ангелов, Найяка и Святого Николая.

— Ну вам-то, надеюсь, ясно, что это клевета?

— Да, — снова улыбнулся Каурсэн. — Но и ты помни, что и за меньшее людей вешают на дыбу и парят огненным веником.

— Я уж пуганый. Не везет, наверное, вот и все.

— Просто повторяю: осторожность, осторожность и еще раз осторожность.

— Если постоянно всех подозревать и опасаться, можно сойти с ума.

— А мы и так все живем на грани помешательства. Знаешь, что нас от него избавит? Не поверишь — нападение османов. Ожидание беды порой намного тягостней, чем сама беда. Что, странные вещи я говорю?

Лео молча кивнул, не зная, что и сказать. Вроде бы, и прав, а соглашаться надо ли? Вдруг тоже подвох? Совсем зашугали, паразиты!