Двое строптивых

Все провинности братьев-иоаннитов делились на пять категорий, и в зависимости от тяжести и накладывалось наказание. Первая — выговор и посаждение на хлеб и воду; вторая — в течение недели двухдневный пост, прием пищи на земле и бичевание; третья — в течение 40 дней пост два раза в неделю и бичевание; четвертая — утрата облачения и заключение на срок, установленный великим магистром и капитулом; пятая — утрата облачения без помилования. В исключительных случаях — смертная казнь, которой мог подвергнуться даже орденский "столп", как например д’Амарал, которого казнили за измену в 1522 году.

Первая и вторая категория наказаний полагалась за совсем уж мелкие провинности. К третьему разряду причислялся случай, например, когда иоаннита заставали участвующим в охоте; к четвертому — растрата орденского имущества; к пятому — оставление знамени или содомия. Так что за дисциплину боролись, хотя далеко не всегда удачно, посему Фераклос никогда не пустовал.

Лео невольно задумался, доведется ли ему побывать в этих стенах, а меж тем недалеко от Фераклоса орденский обоз подвергся нападению родосских повстанцев. Облаченные в черное греки численностью порядка трех десятков с небольшим атаковали иоаннитов внезапно, из засады. Их стрелы сразили сразу нескольких воинов и французского рыцаря, после чего завязалась рукопашная.

Раненный в руку Гримальди отчаянно руководил обороной и периодически трубил в рог, требуя помощи. Впрочем, если бы поблизости не было иоаннитских разъездов, это было бы напрасно. Греки рубились молча, с остервенением. Среди них, чего не ведали рыцари, были даже монахи, зато они приметили в их толпе женщин. Ясно, что их целью были пушки. Великий магистр явно недооценивал масштабы подспудного антилатинского движения…

Повстанцы оглушили Ньюпорта, один за другим падали на землю погибшие орденские воины. Греки уже повели прочь три воловьих упряжки с пушками, в то время как иоанниты упорно отстаивали остальные… И тут на нападавших налетел разъезд — то ли из Линдоса, то ли из Фераклоса, нарочно не трубивший в ответ, чтобы не вспугнуть противника.

Пятнадцать конных латинян начали сечь греческую пехоту направо и налево; ее же контратаковали обозники. Никто не спасся — кого не порубили, тех вязали. Молодая девушка с растрепанными волосами, развевавшимися на ветру, как у горгоны, уже окруженная, с криком проклятья вонзила себе нож в сердце, чтобы избегнуть казни. Двух монахов поочередно привязали к двум лошадям и потом гнали во весь опор до первого дерева, оказывавшегося посередине. Прочих пленных решили оставить для допроса, чтобы накрыть все разбойное гнездо.

Уж не чая спасения, обозники благодарили разъезд — оказалось, на помощь подоспели линдосцы.

Разобравшись с пленными, занялись осмотром раненых. Гримальди было оказано наибольшее внимание. Затем сняли шлем с головы Ньюпорта, убедились, что жив — только он говорил, что ничего не слышит: из ушей текла кровь. Торнвилль практически не пострадал, если не считать ноги, здорово ушибленной дубиной народной войны. Болело здорово, но, благо, кость не была сломана.

Разъезд решил сопровождать пушки до самого места. Ехали шагом, не торопясь, подстроившись под волов. Впереди гнали связанных пленных.

— И частенько тут у вас такое? — спросил Гримальди начальника конных.

— Да, нередко.

— Магистру докладываете?

— Регулярно, достопочтенный брат. Делаем облавы, только без толку. Прячутся, как крысы по норам, а потом опять выскакивают, где не ждешь. Пытались своего человека внедрить, грека, но после первых своих провалов они его вычислили и живьем сожгли. Больше охотников не находится. Да и, кроме того, очень много сочувствующих этим вот разбойникам. И укроют, и накормят, и на ложный след наших наведут. Чем дальше от столицы, тем хуже положение.

— Значит, и уния не помогла?

— Да. Кто и до того был наш, нашим и остался, а новых не прибавилось. Комендант только и бдит, чтоб никто не проник в ряды служащих нам греков да не навредил. А то в прошлом месяце траванули цистерны, что на среднем уровне стоят. И люди померли, и ослы подохли…

В общем, было невесело, и все это понимали. И если нападение повстанцев не особо повлияло на сроки экспедиции, сам процесс доставки пушек в крепость вызвал серьезные затруднения.

Линдосская крепость иоаннитов была воздвигнута ими на месте древнегреческого акрополя, то есть "верхнего города", располагавшегося на большой треугольной горе, стоящей у берега моря. Высота горы составляла 116 метров. С моря эта возвышенность была отвесной и практически неприступной, к северу — несколько более пологой. По ней-то наверх и шли два пути — пеший и "ослиный". Второй доводил до подножия так называемого "первого плато", защищенного стенами и располагавшегося под обширной плоской верхушкой, на которой стояла главная часть крепости.