Двое в барабане

Из горящих глоток лишь одно слово: "Обогащайтесь! Обогащайтесь!" Хотим красивой жизни. Давай коверкот, габардин, крепдешин, мадеполам, авто, бабам - гипюр, шелка, меха, фетр, велюр, парфюм и каждой по надувному резиновому члену!..

Охранники стоят как истуканы.

Он зовет на помощь. Сбегается Политбюро - тоже в исподнем. Пыхтят, тужатся. Геморрой от напряжения нажили, в том числе и товарищ Сталин. (А он-то гадал: отчего.) Сколько он требовал заделать все кремлевские ворота кирпичом, а выезды прорыть под землей. Не послушались, прошляпили, прохвосты.

Трещат ворота, поддаются...

Погибла революция. Не сдержали клятвы, данной Ильичу!

Глава III

ХОЗЯИН

Запятые ставил густо...

Менялась не только страна. Новый смысл приобретали слова. Исчезли прежние хозяева фабрик, заводов, земли.

Появились новые хозяева огромной страны. Об этом писали, говорили, пели ежедневно, ежечасно.

"...Человек проходит как хозяин необъятной родины своей..."

"...Мы покоряем пространство и время, мы молодые хозяева земли".

Хозяевами считались миллионы, но все понимали и знали, кто в стране первый, главный хозяин.

Коммунист Фадеев, естественно, не был исключением. Его поражала разносторонность вождя. Сталин не оставлял без внимания даже самое незначительное произведение, проявляя, по мнению писателя Симонова, "потрясающую осведомленность".

Сталин не просто прочитывал сценарии, рукописи, а правил в них ошибки, пунктуацию, орфографию, стиль, ничего не пропуская. Запятые ставил густо.

Вот сценарий фильма "Падение Берлина": "В кабинет вошел Поскребышев". Не годится. На полях написал: "Вошел секретарь Сталина Поскребышев". Не допускал вольностей. Мало ли могло быть Поскребышевых.

Не Михалков с Эль-Регистаном, а товарищ Сталин придал тексту гимна СССР торжественный настрой, придумав начальные строчки: "Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь..."

Ни Фадеев, ни кто другой не могли представить гимн без такой запевки.

Ждановские уроки композиторам вызывали у Сталина ироническую улыбку. Вероятно, Шостакович и Прокофьев не совсем Чайковский или Римский-Корсаков, но сесть перед ними за пианино и учить, какую музыку сочинять, выглядело, мягко говоря, неумно. Тоже критик Стасов нашелся! Его "надзиратель по идеологии" явно переусердствовал. Товарищ Сталин не стал напевать автору оперы "Тихий Дон" композитору Дзержинскому популярные классические мелодии, а ограничился советом "закупить все партитуры наших оперных корифеев. Спать на них, одеваться ими, чтобы учиться у них".

Но он не мог допустить, чтобы председательница колхоза в фильме "Член правительства" шла по дороге пьяной. Какой же будет у нее авторитет?

Он никогда не цеплялся к мелочам, если видел достоинство в главном. Вот в кинотрилогии о Максиме все было неверно: "Забастовки не так проводились, революция не так делалась, на балалайке не играли, - все не так было. А фильм хороший".

Хотя он и не совмещал общественную и государственную деятельность с чисто литературной, как Юлий Цезарь, Наполеон или Екатерина Великая, но чувствовал себя вправе по-хозяйски выступать в роли соавтора, цензора и редактора.

Изредка Сталин позволял себе раздвигать классовые занавески, показывая лицо истинного ценителя и знатока.

Перефразируя Чехова, Фадеев шутил: "Для товарища Сталина власть оставалась женой, литература, кино и театр - любовницей. Но, отдаваясь сердечному влечению, всегда оставался марксистом".

Он никогда и нигде не утверждал, что, скажем, Достоевский слабый писатель. Всегда признавал его великим художником слова, но "опасным для нынешней молодежи".

Большой театр оставался его слабостью в крупном и малом. Мог сделать замечание любимой певице Вере Давыдовой за ультрамодный пояс.

Исполнитель партии Германа в "Пиковой даме" тенор Ханаев весь четвертый акт простоял не двигаясь у карточного стола. Этот факт Сталин не оставил без внимания. Он, не перепоручая никому, лично выяснил причину и выразил артисту сочувствие, узнав, что у того лопнули на заду лосины.

В отличие от Ленина, он не избегал музыки. Хорошие голоса были его слабостью. На одном из приемов подарил Пирогову свой любимый бокал - особый жест у грузина.

Максима Дормидонтовича Михайлова не раз приглашал петь в квартете, где выступали Молотов, Ворошилов и он сам. Хороших басов в Политбюро не имелось.

Пели знакомую с юности и близкую их сердцу классику. Сталин вел партию тенора, Молотов - дисканта, Ворошилов - альта, а Максим Дормидонтович подпирал всех сочным басом. Не отклонялись от канонов, следовали автор-скому указанию: "Allegro moderato". "Придите, ублажим Иосифа приснопамятного... Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе. Слава Тебе, Боже наш, слава Те-бе..."

Если Михайлов из деликатности пел вполсилы, просил его не скромничать перед рядовыми церковными певчими.

"То академик, то герой..."