Двое в новом городе

— Какая уборщица, какой вокзал?

Он сбивчиво начинает рассказывать какую-то запутанную историю. Я отталкиваю его и быстро скрываюсь в своей комнате. Там тихо. Все спят. Гляжу на свою развороченную пустую кровать, а в голове проносится: «Векилов — человек разумный… Он простит…» Не раздеваясь, валюсь на койку и тут же засыпаю.

Все получилось именно так, как я предполагал: пошли разговоры, будто я вожу баб к себе в общежитие, развратничаю ночи напролет. Дескать, женщины все замужние, и я им делал подарки. Была среди них и одна девушка, на которой я-де обещал жениться… Все глазели на меня с любопытством, особенно женщины. Пробовал было объяснять, что речь идет вовсе о другом Масларском, — не верят.

Самое неприятное, что сорвалась обещанная гулянка. Ни тебе карпа, ни утки, ни белого вина. Впрочем, шут с ними, можно и без утки прожить. Лучше уж буду гнать свою норму — глядишь, кто-нибудь и о тебе скажет доброе словцо. Решил я замкнуться в себе, держаться с гордым достоинством. Как вдруг сообщают: «Векилов тебя вызывает». Поначалу струхнул малость, слишком свежи в памяти кое-какие воспоминания, но потом разобрало меня любопытство и я поспешил в Управление милиции. Страха я уже не испытывал. В самом деле, чего мне бояться? Как говорится, воробей я стреляный. Коли начнут читать мораль, молчать не собираюсь. Хватит, наслушался на своем веку.

С таким настроением и перешагнул я порог управления. Наконец-то я увидел Векилова. Он оказался на удивление худым человеком, лицо бледно-желтого оттенка, как у больного малярией, изрезано морщинами. Голова по-черепашьи торчит из широкого жесткого воротника. Глаза круглые, навыкате — уж не страдает ли он еще и базедовой болезнью? Я разглядывал его, как исключительно интересный случай в медицине. Насчет медицины в какой-то мере я не ошибся. Когда мы разговорились, выяснилось, что он — язвенник с изрядным стажем, еще в фашистской тюрьме «заработал» эту хворобу. Оказалось также, что мы с ним земляки — из соседних сел — и что в 1951-м он тоже пострадал, но теперь его вернули на прежнее место. Чувствует себя он здесь превосходно, несмотря на болезнь, от которой, кстати, постепенно отделывается.

— Почему не полнею? — повторил он мой вопрос. — Я и сам удивляюсь. На аппетит грех жаловаться. Вон мои коллеги — люди как люди: в теле, представительные, крепкие. Все с почтением к ним относятся. А меня, извиняюсь, считают несерьезным… Да, молодой Масларский… А тебя, значит, донжуаном прославили. Интересно. А почему бы и нет? Завидная слава!..

Он хлопнул меня по плечу, опустился рядом со мной. Я уже понял, что имею дело с добряком по натуре, которому не суждено засидеться на этом месте.

— Все-таки скажи: прежде бывало такое свинство в общежитии или нет? Только начистоту! Не выношу, когда врут.

— Что ты? Как можно! — возразил я.

— Так ни разу и не было? Ладно… И Гюзелев говорит, что не было. Каков он, этот Гюзелев?

— Порядочный человек.

— Вполне?

— Головой ручаюсь.

— Ну, к чему так, не стоит!

Он встал и подошел к столу. Я проводил его взглядом, осмотрелся. Кабинет у него просторный, светлый, окна распахнуты навстречу летнему солнцу. Много разных плакатов да лозунгов. Над столом увеличенный снимок — Ленин читает «Правду». На противоположной стене Феликс Эдмундович Дзержинский, под портретом текст: «У нас должны быть чистые руки, горячее сердце и холодный рассудок». Его слова. Во мне вдруг зародилась большая симпатия к Векилову.

— Ну, а что ты скажешь об этом парне, Масларском? — неожиданно спросил он.

— Тоже неплохой… порядочный.

— Так. Значит, все хорошие, порядочные… Кто же тогда плохой? Милиция?

— Нет, я этого не говорю.

— Но подразумеваешь… Да, очень ты доверчив, мой дорогой. Из всех человеческих слабостей я больше всего склонен прощать легковерие. Кто это сказал, помнишь? Наш учитель Маркс…

Он вытянул шею, поправил белый воротничок на кителе. Все ему казалось, что-то там не в порядке, мешает.

— Видишь вот эти квитанции?

Я приподнялся. Он показывал пачку мятых бумажек и сокрушенно качал головой, одна бровь у него поднялась выше другой.

— Сделки… Грязные сделки.

— Не понимаю.

— Сводничество, махинации, мошенничество.

— Ничего не понимаю.

— И я сначала не понимал… Недаром же целый месяц ел похлебку в его мерзкой столовой. Слава богу, больше не придется! Хватит с меня похлебки. Завтра перехожу на простоквашу в соседней молочной…

— Все равно ничего не понимаю.

Он подмигнул:

— Не беспокойся, за простоквашей не кроется никакого умысла. Ну, ладно…

Векилов подошел ко мне, подал руку:

— До свидания!.. Я просто хотел с тобой познакомиться. Мы ведь как-никак земляки.

Я пожал его руку, но уходить не хотелось. Он раздразнил мое любопытство, и вдруг на́ тебе: «до свидания». Да к тому же нажал кнопку, сказал, чтобы пригласили следующего посетителя.

Ошеломленный тем, что со мной происходит, выхожу из управления. Иду по улице, пытаюсь собраться с мыслями. «Так вот, значит, какой Векилов», — думаю я и невольно улыбаюсь.

9