Двое в океане

Золотцев твердо пришлепнул стол ладонью, и в этом жесте сквозили его решимость и непреклонность перед нелепыми обстоятельствами. Глядя на него, Смолин подумал, что кажущаяся мягкотелость шефа экспедиции обманчива. Золотцев умело ищет наиболее оптимальные для своих планов и намерений варианты действий и действует уже со всей твердостью.

Суровую паузу, вызванную начальственным шлепком по столу, нарушил голос Алины Азан:

— Простите, Всеволод Аполлонович, а где же намечается пересаживать наших гостей?

За Золотцева ответил капитан:

— Американская сторона просит доставить их в точку, определяемую координатами… — Капитан извлек из нагрудного кармана бумажку и зачитал данные. Потом взглянул на Золотцева. — Что будем делать? Куда прикажете идти сначала? На Гольфстрим или в эту точку?

Золотцев задумчиво почесал нос.

— Пожалуй, сперва их надо сдать…

— Извините, но это явная капитуляция, — решительно вторгся в разговор напористый, уверенно неторопливый голос Чуваева. — Нам предъявили ультиматум. Мол, с вами работать не желаем, такое уж у нас сейчас настроение, мол, шлея нам под хвост попала. Нам плевать на то, что вы впустую потратили время и средства на этот рейс. Мы даже не намерены перед вами извиняться. А наших извольте доставить в такую-то точку для передачи. Именно туда, а не куда-нибудь еще. Так нам удобнее.

Чуваев суровым взглядом провел по лицам сидящих за столом, словно готовился к возражениям.

— Разве это не наглость?! И мы во имя высоких принципов его величества Разума должны утереться? Так, что ли?

На этот раз Чуваев бросил взгляд над головами остальных в угол каюты, где сидел Солюс.

— Но не можем же мы иностранцев держать в качестве заложников, — неожиданно вступила в разговор Лукина.

— Конечно, не можем! — поддержала Алина Азан. — Они же наши гости! Если…

Она хотела сказать еще что-то, но осеклась, взглянув на суровое лицо Чуваева.

— И не нужны нам заложники! — отрезал Чуваев, неодобрительно покосившись сначала на Азан, потом на Лукину. — Но сдавать их надо в том месте, где удобнее нам, а не американцам. Мы сами должны определить точку сдачи. И пускай они соизволят туда прийти. Разве я не прав?

И хотя многие прежние суждения Чуваева у Смолина вызывали сомнения и даже неприязнь, особенно его директивный тон, нельзя было не признать, что на этот раз Чуваев прав. Достоинство надо беречь.

— А не влипнем ли мы тут в какой-нибудь международный конфликт? — обеспокоился Золотцев. — Может быть, лучше вначале посоветоваться с Москвой, получить от них дополнительные рекомендации?

— День потеряем на эти согласования, — возразил капитан. — Каждый день эксплуатации судна обходится в копеечку.

— А что делать? Вдруг совершим какую-нибудь промашку, которая потом дороже обойдется, вдруг…

В это время на столе начальника экспедиции задребезжал телефон. Он недовольно поднял трубку.

— Слушаю, Золотцев!

Его глаза под стеклами очков беспокойно забегали: принимал решение.

— О’кэй! — произнес Золотцев неуверенно. — Ай уэйтфорю, мистер Томсон.

Положил трубку, взглянул на сидящих перед ним.

— От имени всей их группы профессор Томсон попросил принять его, и именно сейчас — по срочному вопросу.

Все примолкли, ожидая прихода Томсона. Было слышно, как за стеной в кают-компании позвякивали посудой буфетчицы.

Но вот раздался стук в дверь, и вошел американец, Золотцев пригласил его сесть и обратился к Смолину:

— Константин Юрьевич! Придется попросить вас о переводе. Сейчас каждое слово должно быть переведено абсолютно точно.

Сухощавое лицо Томсона хранило свою всегдашнюю невозмутимость, а смелые, с веселыми искорками глаза Тома Сойера смотрели твердо и прямо. Говорил он с хрипотцой закоренелого курильщика, неторопливо, четко выделяя каждое слово — старая профессорская привычка, Томсон читал лекции в каком-то американском университете.