Двое в океане

Участники погружений поочередно докладывали об увиденном, каждый как умел пытался изобразить мелом на грифельной доске то, что его поразило. Все рисовали почти одно и то же: крепостные стены, каменные лестницы, циркообразные сооружения и неизменно «комнаты». «Комнаты» видели все — вырубленные в скалах четырехугольные пространства, с полом, стенами, только без крыши. «Комнаты» поражали правильностью и точностью геометрического рисунка.

— Что это? Что? — недоумевал Золотцев, обращаясь к сидящим в зале, и создавалось впечатление, что он не так уж и рад этой взбудоражившей всех неожиданности.

— Может быть, все-таки Атлантида? — решился высказаться Чайкин.

Золотцев поднял руку:

— Не будем торопиться с выводами, друзья! Считайте, что сейчас просто предварительный обмен информацией. Без выводов!

Ближе всех к грифельной доске сидел Клифф Марч. Перед ним на столе лежал блокнот, и он старательно перерисовывал в него то, что изображали мелом на доске.

Сидевший рядом со Смолиным Мосин забеспокоился:

— А вдруг мы в самом деле открыли Атлантиду? А американец тут как тут — и воспользуется. И мы лишимся приоритета.

В соседнем ряду сидел Ясневич, и чуть приметная ироническая улыбка тлела на его губах все время, пока шло совещание. Он-то был уверен: Атлантиды нет! И быть не может.

Утром перед завтраком позвонил Золотцев.

— Поверьте, Константин Юрьевич, после вчерашнего совещания я в некотором смятении. Поэтому лично вас, голубчик, буду просить участвовать в научной экскурсии на дно, — сказал он. — Пускай на все это взглянут самые мудрые глаза в нашей экспедиции.

Золотцев откровенно льстил Смолину. Вот бедняга, столкнулся с тем, что выходит за пределы запланированного, и сейчас полон сомнений. А вдруг в самом деле Атлантида? Куда ее девать, если в плане поиск исчезнувших цивилизаций не обозначен, как не обозначен в плане и спаркер фантазера Чайкина. Но от спаркера можно отмахнуться, мол, денег нет. А от этой чертовой Атлантиды не отмахнешься — сама полезла в иллюминаторы «Поиска», как подколодная змея.

— Хорошо, Всеволод Аполлонович, я к спуску готов.

— Вот и лады! — обрадовался Золотцев. — Ведь отчет писать придется… А ваше мнение в отчете, сами понимаете, будет весьма и весьма…

Правила требовали, чтобы гидронавта перед погружением осмотрел врач. Судовому врачу Маминой Смолин не доверял. Он терпеть не мог «дамочек» — в науке, медицине, в экономике, которые больше всего озабочены тем, какое производят впечатление.

Такой типичной «дамочкой» представлялась ему Мамина, с ее ярко накрашенными губами и расслабленными движениями.

— Как вы себя чувствуете? — Это он ее спросил, а не она его.

— Спасибо! Сейчас вроде бы ничего… — Мамина манерно растягивала слова, и ее нижняя губа при этом вяло отпадала, а рука, теребившая висящий на шее стетоскоп, казалась бескостной, слабой, уж никак не рукой судового врача. Очень ей подходит ее фамилия — Мамина. Интересно, кто она в медицине по профилю?

— Когда вышли из Танжера, я совсем было приуныла, — решила она поделиться своими переживаниями. — Ну, думаю, конец мне. А теперь вот ничего, вроде бы не укачивает.

— Настоящей качки у нас еще не было. Все впереди.

Мамина взглянула на него с тревогой:

— Вы так думаете? Какой ужас — все впереди!

Она вдруг спохватилась, предложила ему сесть рядом, чтобы измерить давление.

Но Смолин не сел, прошелся по кабинету, поглядел на приборы, аппаратуру. Судно не старое, аппаратура современная, и даже ему, несведущему в медицине, многое здесь ясно.

— А это что за штука?

— Аппарат для искусственного дыхания.

— Применять пока не приходилось?

— Не действует! Не смогла на берегу найти баллоны с кислородом. Бегала, бегала…

— А если вдруг понадобится?

Ее густо подкрашенные ресницы робко затрепетали:

— Будем надеяться…

Он усмехнулся:

— Вот-вот, любимый наш «авось» избавляет от забот.

— О чем вы? — не поняла Мамина.

— Да так…

По ее просьбе он снял тенниску, чтобы дать послушать сердце. Мамина поводила холодной бляшкой стетоскопа по его груди, изобразив на лице напряжение и сосредоточенность.

— Вы на берегу кем были? Терапевтом?

Она отняла от груди Смолина бляшку и бросила в его сторону быстрый, настороженный взгляд. Щеки ее порозовели.

— Работала в операционной…

— Хирургом?

— Анестезиологом…

Он кивнул и опустился на стул, вытянув руку для измерения давления. Своим допросом Смолин явно насторожил Мамину, она стала суетливой, резиновая груша выскальзывала из ее руки, как льдышка. Пришлось измерять давление дважды.

— У вас нижнее не очень-то… — пробормотала она огорченно. — Ближе к ста. Видите ли… с таким давлением я не могу…

Он встал и молча принялся натягивать на себя тенниску.

Мамина ткнула пальцем в какую-то бумажку, лежащую на столе.

— У меня вот здесь обозначены нормы для тех, кто погружается. Их нельзя переступать. — Голос ее звучал так, будто она в чем-то оправдывалась. — Перед вами был академик Солюс. Тоже просился…

Смолин изумился:

— Солюс?!