Двое в океане

Клифф был младше Смолина лет на шесть, однако в своих отношениях они разницы в возрасте не чувствовали. Их объединяла жажда познания. На эту тему они не произносили декларативных речей, но, кажется, уже в первом же долгом разговоре за чашкой чая в каюте Смолина легко согласились, что наука — это и есть самое главное в жизни, ради чего стоит отдать все силы и все время, и мысль, и труд, и развлечение, и даже отдых — все в ней, в науке. И ничто другое в сравнение с наукой идти не может и заменить ее не способно. Даже любовь к женщине? Даже любовь к женщине! Один был геофизиком и математиком, другой гидрологом и синоптиком, но у них был общий интерес к планете Земля, которая дает неограниченные возможности для изучения.

— Это же будет величайшим триумфом науки, когда наконец окажется разгаданным хитроумный механизм климата на земле, — говорил Марч. — Если бы мы дожили до того дня! Придет время, когда люди на год, на два, даже на пять лет вперед станут предугадывать засуху и тайфуны, студеные зимы и катастрофические наводнения.

— И землетрясения. И извержения вулканов. И цунами! — добавлял Смолин, уже по своей геологической части.

— Значит, у нас впереди немало дела, Кост?

— Немало, Клифф.

С первого дня пребывания на борту «Онеги» Клифф принялся изучать русский. Видно, он и раньше пытался это делать, потому что знал кое-какие слова и даже обороты, может быть, больше знал, чем хотел показать. В одном из многочисленных карманов рабочей куртки у него хранилась записная книжка, с которой он расхаживал по судну и вносил в нее все, что попадалось на глаза на табличках с названиями лабораторий, на досках объявлений, на спрятанных под стекло противопожарных инструкциях. Тщательно изучил стенную газету, вывешенную к 8 Марта, больше часа простоял возле нее, выписывая примечательное. Заинтересовался доской приказов — и надо же, особенно капитанским приказом по поводу прегрешений Лепетухина — избиения девицы, бегства с судна.

— Этот человек покинул судно, нарушив какой-нибудь трудовой контракт? Нанес судну материальный ущерб? — спросил Клифф у Смолина. — Почему о нем так строго пишут?

— Именно материальный ущерб! — Смолин обрадовался, что Клифф сам подсказал ответ на свой вопрос. — Человек самовольно покинул свое рабочее место. Его некем было заменить.

Клифф кивнул: «Это для меня, кажется, ясно». Снова заглянул в записную книжку. «Но скажи мне, Кост, что такое «санузел»? На одной двери прочел, а в словаре найти не мог».

Смолин ответил. Но любознательность американца была безгранична.

— А что такое «помпа»? Почему первого помощника капитана матросы называют помпой? Ведь помпа — это машина для перекачки воды.

— А может, он шпион? — спросил как-то Смолина первый помощник капитана. — Уж больно интересуется всем, даже тем, что написано на дверях и стенах. — И на всякий случай распорядился снять с доски объявлений приказ капитана о Лепетухине, а в стенной газете изъять заметку, в которой критиковали судком за слабую культурную работу в экипаже.

В лаборатории Чайкина не оказалось. А часы показывали десять ноль-ноль! Смолин включил паяльник, чтобы нагрелся, — предстояло монтировать сочленения в блоке. Они пытаются собрать блок чуть ли не из хлама, который обнаружили в стенных шкафах, — отходов прежних экспедиций. Задача почти немыслимая: все равно что построить автомобиль из старого примуса, выброшенного на свалку холодильника, ночного горшка и ржавых колес от детского велосипеда. Сейчас нужно было доделать пробный образец блока и в самое ближайшее время испытать. Вдруг сработает? На свою радиограмму Смолин не очень-то рассчитывал — прислать конденсатор действительно не успеют, а денег на приобретение за границей не дадут. Это ясно!

Через четверть часа, отключив паяльник, Смолин отправился на поиски Чайкина. Он был зол. Но раздражение его мгновенно улетучилось, когда встретил на трапе Настю Галицкую. Жара нарастала — как-никак Африка рядом, — и многие обрядились в шорты. Галицкая тоже была в шортах, и Смолин невольно отметил, какие стройные у нее ноги.

— Вы мне нравитесь в этом костюме! — воскликнул он. — Ходите в нем всегда!

— Хорошо! Если вам нравится, буду ходить всегда, — рассмеялась она.

— Вы, конечно, направляетесь в кают-компанию на конкурс красоты?

— Увы! — вздохнула Галицкая. — Разве у нас на «Онеге» такое придумают? Женщин здесь не замечают. Иду на дежурство. Разве вы забыли, что я ваша помощница?

— Конечно, не забыл…

— Забыли! — произнесла она с упреком. — А то бы хоть разок заглянули. Посмотрели, как я там справляюсь с наукой.

Действительно, как ему не пришло это в голову!

Чайкина Смолин обнаружил в ходовой рубке.

У парапета перед лобовыми стеклами в расслабленных позах стояли трое и, бездумно поглядывая в морскую даль, вели неторопливый моряцкий треп. В середине возвышался рослый Аракелян, штурвальный.

— Я считаю, что женщинам в море делать нечего, — лениво цедил он, изображая человека многоопытного и бывалого. — Морока от женщин одна.

— И я так считаю! — уверенно подтвердил Чайкин. — Одна морока!