Двоедушник

У него, наверное, и шмоток-то немного. У Антона. А одежка, которую дала ему взамен свитера мама, вообще никакущая. Схватит еще воспаление легких в своей часовне. Сам-то вряд ли придет. Постесняется.

Так и пришлось натягивать джинсы, выуживать из шкафа толстовку потеплее и тащиться на улицу с красным пакетом подмышкой. Чтоб тебе пусто было, Антон Князев! И маминой заботе о тебе – тоже.

Хорошо, что до Высоковского кладбища пятнадцать минут медленным шагом. Иначе бы точно не поперлась.

По пути Нике попадались расклеенные ею же накануне листовки. С каждого столба и забора глядели Ксюшины глаза.

Днем кладбище выглядело совсем иначе, чем ночью. Ничего сверхъестественного. Напротив – тоскливо и прозаично. Ржавые ограды, неухоженные могилы, почти полностью скрывшаяся под листвой тропинка. Торчащие в стороны ветки какого-то жесткого кустарника, которым она заросла до самой часовни.

И как только ночью-то удалось продраться?

Кирпичная развалюха встретила знакомым неодобрительным взглядом узких окон. Ника поднялась по ступеням, помялась перед дверью, но все же потянула на себя деревянную створку.

Отдать пакет – и сразу домой.

Внутри никого не оказалось. Ни Антона, ни его красноволосой подружки.

О таком варианте Ника почему-то не подумала.

Она выглянула в то самое окошко, из которого наблюдала драку… кого-то с кем-то. Потопталась там, где нашла Антона. Взглянула на подоконник, сидя на котором играла на скрипке Шанна.

Если б только знать тогда, что спустя сутки с Ксюшей произойдет такое! Заперлась бы с ней в квартире и не высовывалась все выходные. Повсюду ходила бы с подругой за руку. Даже телефон бы выключила.

Если бы… Если бы…

Почему мама сказала, что Антон Князев может помочь?

– Эй, девушка! Здесь нельзя находиться, это не место для прогулки!

Вздрогнула от неожиданности, оглядываясь. Мужик какой-то. Сторож местный, наверно.

– Простите, я уже ухожу, – отозвалась Ника и правда двинулась к выходу. Под ногами похрустывал битый кирпич и осколки стекла.

– И чего вас сюда как магнитом-то тянет? – не унялся сторож. – Все гнилое, дряхлое. Рухнут перекрытия – и до свиданья! Поминай как звали. И замок вешали, и окна заколачивали, – бубнил он ей в спину даже снаружи, не отставая ни на шаг. – Замок сперли, фанеру сперли. И все равно лезут. Что за народ…

Она остановилась так резко, что сторож чуть на нее не налетел.

– Может быть, вы видели здесь недавно двоих ребят? Моего возраста. Парень и девушка с красными волосами. Приметная такая.

– Да кто только не шляется! – рявкнул мужик. Развернулся и шустро припустил в сторону своей бытовки.

Тишина на кладбище царила невероятная. Слышно было только, как ветки от ветра поскрипывают где-то высоко над головой. И шум машин доносился с проезда.

Казалось бы – сделала все, что смогла. Возвращайся домой с чистой совестью, лопай конфеты и читай про любовь. Но Ника с решением медлила. Минут пять подождала у кладбищенских ворот, теребя в руках пакет, а затем пошла в сторону, противоположную дому. К остановке.

Шанна что-то говорила о заработке искусством. На улице, значит, собиралась играть. А раз так, то искать ее нужно на Покровке. Там таких талантов – через каждые десять шагов. Один бренчит на гитаре, второй песни орет – соревнуются, кто громче. А другие с перевернутыми шапками между прохожими вертятся. У этих двоих из часовни и шапки-то, наверное, нет. Можно, правда, футляр от скрипки приспособить, так еще жалостливей картина получится. Глядишь, чего и насобирает скрипачка. Если кого-то от ее игры мигрень не одолеет.

Мысленно негодуя, Ника все-таки вышла из автобуса на главной площади, у кремля, а оттуда привычным для любого горожанина маршрутом отправилась прочесывать главную улицу.

Гитарные аккорды и бодрые голоса певцов доносились со всех сторон. Но рядом с тем, что творилось здесь же, возле театра драмы, они меркли, как фонарь по сравнению с луной.

Вторник. Дождь. Разгар рабочего дня. Но слушатели у Шанны были. Человек пятнадцать, не меньше. Ника замерла в толпе. Засмотрелась на тонкую девушку в черном, которая играла так самозабвенно, что Ника на время забыла, зачем пришла.

Скрипка рыдала. Жаловалась, шептала печальную историю. Ее голос трепетал между фонарями и булыжной мостовой. В стенах несуществующей тюрьмы, в которую превратилась улица. Казалось, даже бледные призраки всех тех, кто прогуливался здесь столетие назад, покинули свои переделанные под магазины особняки и тоже вслушиваются. Склоняют голову, утирают слезы рукавами саванов…

Длинная прядь, лежавшая на плече скрипачки, вдруг встрепенулась вместе с очередным пассажем, и музыка стала крепнуть. Распахнув крылья, мелодия устремилась ввысь, в серое осеннее небо. «Не сдаваться!» – велели звуки, и все, кто стоял вокруг, невольно расправили плечи. «Не сдаваться!» – пела скрипка, и ей вторил каждый дом на улице: «Преград не существует. Их придумали люди!»