Двоедушник

– Да потому, милая, что двоим мозги запудрить – это тебе не одну дурную бабу окрутить. Боялась она, видать, что муж мой сразу во всем разберется и общаться с нею запретит. А я без этого общения уже и не могла. Привязалась к ней очень. Вот только раз голова заболела, и я легла. Другой раз заболела, снова легла. На третий неделю провалялась. На четвертый повезли в Труд на отцовской служебной машине. Врачи только руками разводят – здорова, хоть в плуг запрягай. Да мне и правда сразу легче стало. Но как только домой – криком кричу, до того плохо. А как отец твой в увольнении на сутки – отпускает… Замерзла?

– Что? – Ника и правда дрожала от холода на своем стуле, но не замечала этого, увлеченная маминой историей.

– Давай-ка в дом. Только простуды нам не хватало.

В квартире первым делом включили свет. Во всех комнатах сразу. И телевизор тоже. Ника угнездилась в кухне со своей, «нарядной» чашкой в руках. Сумрачность палисадника осталась там, снаружи, за деревянной рамой окна. Не посмела сунуться дальше.

– Мам, а потом?

– Промучилась я недели три и думала уже, что настало мне время умирать. И подруга куда-то пропала. Нет и нет, да и не до нее мне было. Я с температурой под сорок, имя свое едва вспоминаю… а она мне во сне привиделась. Отец еще, как назло, в ту ночь в наряд заступил. И кажется мне, будто приходит она, на диван садится и стихи свои читает. Спокойная такая. И говорит: «Я знаю, как тебе помочь, но ты взамен пообещай мне кое-что. Так, пустяк. Тебе ведь имя мое нравится? Вот и назови свою дочь, как меня. Да не волнуйся – все пройдет, пройдет…» а я и во сне понимаю, что брежу. Дочь? Какая еще… «Обещаю! – кричу. – Только помоги! Пожить еще очень хочется!» Кивнула она мне – и вышла, дверь за собой захлопнула. Дальше темнота, ничего не помню.

Мама замолчала, положила руку на сердце. Она и сама невысокая, худенькая. Но не на поэтессу похожа, а на человека, который много и тяжело работает. Одевается во все черное, косметикой не пользуется, волосы стягивает на затылке в старомодный пучок. Поэтому кажется старше, чем есть на самом деле.

Отдышавшись, Ангелина Власовна продолжала:

– Наутро я первым делом в городскую поликлинику бросилась. И узнала, что ребеночек у меня будет… а подруга та моя в ту же ночь, сказали, померла.

Ника всей спиной почувствовала дуновение холода. Как сквозняк из окна, только это был совсем не сквозняк.

– Вот до сих пор иногда думаю, во сне ли ее видела, или она правда приходила ко мне. Перед смертью.

– Так ее Вероникой звали?

– Нет! Говорю же – не спрашивай. Не сдержала я обещания. Не стала живую тебя в честь нее, мертвой, называть. Да и вообще о той истории не вспоминала. До тех пор, пока все это с тобой не началось.

«Все это». Словосочетание, которым они с мамой обозначали несколько лет ада семьи Бородиных. Глянцевую кафельную плитку, белые халаты, таблетки и уколы. «Все это» началось, когда Нике исполнилось семь, и закончилось в десять. Из-за «всего этого» от них ушел папа. Не выдержал того, что его любимая дочь – сумасшедшая и лечится у психиатра.

И страшно кричит по ночам. А утром ничего не может вспомнить.

Это была правда. Ника до сих пор не знала, что именно видела в тех детских снах. Три года, покрытых тайной кошмара. И ни психотерапия, ни гипноз, ни лекарства не могли вытащить ее оттуда.

До тех пор пока мама не начала гадать.

– Камни… – Внезапная догадка взволновала Нику. – Твои камни были с могилы той женщины, верно?

– Да. Поеду завтра. Одним днем обернусь. Только туда и обратно.

Туда – это в Черневский Труд, догадалась Ника. Без камней мама не сможет гадать. Значит, денег у них снова не будет.

На тумбочке в прихожей все еще лежала пачка нерасклеенных листовок. Сквозь целлофановую упаковку с фотоснимка махала рукой и улыбалась Ксюша Лисницкая.

Ника сунула ноги в ботинки, спрятала в карман моток скотча. Заглянула в кухню предупредить маму, и обнаружила, что та до сих пор стоит в той же позе со скрещенными на груди руками.

– Ма-ам, – тихонечко позвала Ника и помахала листовками. – Я ушла! – Никакой реакции. Взгляд в пол, плечи опущены. – Да ладно тебе, ну… Может быть, просто так совпало. При чем тут какое-то имя?

Наконец Ангелина Власовна встрепенулась. Посмотрела на дочь – а сама словно никак не вернется из того дореволюционного дома в военном городке.

– При том, что она хотела жить. Вместе с тобой, вместо тебя. И быть бы тебе сейчас двоедушной. Как тот мальчик, Антон. Кстати, разыщи его! Он может узнать про похищения.

Опять эта тема про души… До чего тяжело жить с человеком, который верит во всякую ересь. Зато теперь понятно, почему мама то и дело вспоминает об этом Антоне.

Совместный бред объединяет.

Плеер включен, наушники в уши, скотч наизготовку. До чего противный звук, когда отдираешь очередной кусок клейкой ленты! Выйдя из подъезда, Ника заглянула в палисадник через решетку ограды. Старушка-соседка до сих пор сидела перед погасшим костерком. Интересно, Любовь Петровна вообще заметила, что они с мамой уже ушли?