Двоедушники

Валяться мы собирались добросовестно. Сначала, правда, забрали с собой из кухни всё, что смогли отыскать, и съели это в своей комнате. Вот только обычно мы за едой болтали, а сейчас молчали.

Потом Никита выключил свет, оставил на экране компьютера какой-то древний скринсейвер в виде аквариума с рыбками. Он давал невнятную, очень тревожную подсветку, и я не любила эту картинку. Но сейчас она была в тему.

Мы улеглись на диван, я завернулась в плед и закрыла глаза.

– Ладка, а я?

– Что?

– Одеялом поделись, – проворчал Никита. – Кто у нас там сегодня истопником? Холодно в комнате. Пойти, что ли, возмутиться?

– Пойди.

Но он и с места не сдвинулся.

Я могла бы, конечно, отправить его в шкаф за вторым одеялом. Но так и быть, я размотала плед, и мы забились под него вместе.

Обычно мы ночами смотрели фильмы или слушали музыку. Или дурачились и смеялись над чем-нибудь. Или занимались любовью. Или спорили и ругались.

Сейчас мы молчали, совершенно обессилевшие. Обсуждать ситуацию можно было бесконечно, и, наверное, именно этим и стоило заняться, но мы просто молчали. Время тянулось и тянулось, и всё впустую.

Никита иногда тяжело вздыхал, и я всё ждала, что он вот-вот что-то скажет. Но так и не дождалась. Он ничего не говорил, только пару раз покосился на стол, на котором около компьютера лежали бланки протоколов.

– Хочешь, помогу заполнить?

– Да ну, что ты? – усмехнулся он. – Неужели я не в состоянии справиться с тем, чем Макс Серов занимался последние десять лет?

– Ты в состоянии, но, кажется, не очень хочешь.

– Не хочу, – согласился Никита. – Как-то совсем не до бумажек, мысли совершенно о другом.

– У меня тоже плохое предчувствие, – сказала я. – Из-за Вероники, видимо.

– То, что происходит с Вероникой – это было почти неизбежно, Лада. Чёрные кикиморы недолго живут просто так, пустыми. Их трансформируют с определенной целью. Если кто-то сделал из Вероники футляр, значит, его должны были заполнить – чуть раньше или чуть позже. Если ты считаешь, что могла это предотвратить – ты ошибаешься. Так что успокой своё предчувствие.

– Дело не только в Веронике… – начала я, но тут зазвонил его телефон.

– В пятом часу?! – возмутилась я. – Кому неймётся?!

Никита сел, плед потянулся за ним и почти сполз с меня. Я дёрнула плед обратно. Никита, хмурясь, схватил телефон со стола и откинулся обратно на подушку.

– Чужой номер… – буркнул он и ответил на звонок. – Слушаю… Кто это?.. О!.. – его тон заметно смягчился. – Добрый вечер. Не узнал по голосу.

Мне показалось, он немного напрягся. Послушал говорившего, покусывая губы, потом решительно сказал:

– Погоди, погоди, Маша! Это совершенно лишнее. Тебе не в чем оправдываться. И извиняться не за что…

Иванова – навряд ли это была какая-то другая Маша – снова о чём-то заговорила.

Никита медленно набрал воздуху в лёгкие, так же медленно выдохнул, прикрыв глаза, и очень вежливо перебил её:

– Маша, послушай, ты ничем меня не обидела. Не переживай, всё нормально. Сейчас всё намного проще: ты – мой надзиратель, я – один из твоих кикимор. Ты делаешь свою работу, я подчиняюсь правилам… Помним мы остальное или уже забыли – это к делу не относится… Да, конечно. Всего хорошего.

Он выключил телефон, в задумчивости пошлёпал им по подбородку, потом отложил обратно на стол и улёгся, уставившись в потолок.

– Откуда ты знаешь эту Машу?

– Очень давно, когда я только-только прошёл комиссию и получил третью группу, я попал в интернат, – проговорил Никита, по-прежнему глядя в потолок. – Попал, в общем-то, по своей воле. С родителями я давно был на ножах, а тут и совсем разругался, брат стал меня откровенно бояться, так что выхода я не видел… Когда дружина предложила интернат, я согласился. Маман даже обрадовалась, что такой компромат собирается самоустраниться. Для пущей уверенности она, как мой опекун, подсуетилась и по блату оформила меня под чужим именем. Мне было всё равно… – он помолчал, взглянул на меня и добавил: – А было там, в интернате, очень плохо, Ладка. Поэтому я знал, что делал, когда пытался тебя туда не пустить.

Я повернулась на бок, обняла его, положила голову ему на плечо. Он потёрся щекой о мою макушку.

– Маша была штатным психологом, – продолжил Никита свой рассказ. – Тогда полагался каждой кикиморе раз в неделю сеанс с психологом. Анкеты, беседы, аутотренинг, гипноз – в общем, ерунда всякая… Может быть, с кем-то и срабатывало. Со мной – нет. А она такой человек – привыкла своего добиваться. И никак ей было не смириться с тем, что её занятия со мной – выброшенное время… Разработала она для меня особую усиленную программу. Три занятия в неделю вместо одного…. Честное слово, хотелось головой о стену биться от этих её сеансов. То ли она была неважный психолог, то ли я непробиваемый. Скорее, второе… Короче говоря, я стал её абсолютной профессиональной неудачей. Но… – Никита снова тяжело вздохнул. – Но влюбился я враз и с концами. Как потом очень быстро выяснилось, и она тоже. Ей-то я зачем был нужен, вообще непонятно. Красивая, умная, устроенная…

– В смысле?