Двоедушница (СИ)

Где-то было открыто окно, и по полу тянул холодный воздух. Ну, конечно, Игорь оставил открытым окно в спальне! Вечно ему было то холодно, то жарко! Сам спал, завернувшись в одеяло, как червяк, а я отдувалась!

Я спустилась вниз попить воды. На кухне тоже было открыто окно.

— Да что ж такое! Когда он только успел их пооткрывать? Споткнувшись о кошачью миску, я чуть не разбила голову о дверцу холодильника. Пожалуй, надо было не лениться и включить свет.

Перстень на пальце засветился зеленоватым светом, что показалось мне странным, однако свет от него не позволил мне вступить в разлитое по полу молоко. Хоть какая-то была польза от него.

У самой двери, ведущей в гостиную, я услышала звуки, напоминающие шаги. Потянувшись к дверной ручке, я остановилась, ещё раз взглянув на перстень. Больно всё это было знакомо мне — и звуки шагов, и холодок по коже.

Поверну ручку сильнее, чем она того заслуживала, я толкнула дверь. В тёмной гостиной насколько я могла видеть, никого не было. Я прошлась до стола и оглянулась. Звук повторился, но это уже не похоже было на шаги, скорее на треск.

В этой комнате так трещать мог только камин. Он был пуст, так как мы им давно не пользовались. Лето же всё-таки. Может, Федя там решил навестить порядок?!

— Твою ж мать!

Я едва успела отклониться в сторону от вырвавшегося из камина огня. Рукав моей рубашки загорелся.

Вырвавшийся огонь с рёвом вернулся в камин. Наставшую темноту гостиной серебристым мерцанием осветил дым, водопадом стекающий от вазы с семнадцатью белыми лилиями, появившейся на столе.

К цветам была прикреплена записка. Я дрожащими руками развернула её. Красными чернилами калиграфическим почерком была выведена всего одна фраза: "С возвращением!"

Глава 10. Семнадцать.

Когда заскрипели половицы и зажёгся свет, я даже не шелохнулась. Сжимая в руках плотную белую бумагу с красными, как кровь чернилами, я всё сильнее чувствовала нарастающий приступ рвоты.

Бегло осмотрев комнату, Игорь хмуро взглянул на записку и вазу с лилиями, но ничего не сказал. Закатив обгорелый рукав моей рубашки, он побледнел. Вместо ожёга на коже остался багровый отпечаток ладони.

Мы прошли в библиотеку, где хранились лекарства и травы. Игорь заварил листья вишни и наложил мне на руку компрес, всё также не говоря ни слова. Наверное, он просто не хотел показывать насколько был зол и обеспокоен, но это и так было видно.

Я же молчала, потому что боялась закричать, боялась, что он увидет, как мне на самом деле было страшно, что почувствовав то, что чувствовала я, он выкинет какую-нибудь отчаянную глупость, которая непременно приведёт его к гибели. Я бы этого не пережила.

Почти сразу мне удалось уснуть. Хотя я скорее приказала себе уснуть, сбежать от реальности, отключиться от чувств, которые бушевали во мне. Игорь вряд ли спал вообще. Умом он понимал, что если бы Витольд хотел нам что-нибудь сделать, то он бы уже непременно это сделал. Лилии были всего лишь одним из способов психологического давление, а может просто извращённым проявлением его больных фантазий. Но не в характере Игоря было подставлять вторую щёку и сидеть, сложа руки.

Это пугало меня. Я видела, на что был способен Игорь в гневе, как далеко он готов был зайти ради того, что ему было дорого и что он считал правильным. Но ещё больше меня ужасало то, что было бы с ним, если со мной что-то случилось бы, что было бы с моими родителями, моими питомцами. Ведь если отбросить мой эгоизм, я вполне осознавала, что любое моё решение или действие, так или иначе, окажет влияние на других.

Отсюда вытекал вполне логичный вывод: мне нужно было собраться с силами, отключить эмоции и мыслить беспристрастно, не раскисать, как окурок в луже, и сделать всё, чтобы решить сложившуюся ситуацию раз и навсегда.

Но сказать это было легче, чем сделать. Как перекатиполе я каталась из стороны в сторону, от одной мысли к другой. Каждый вечер я говорила себе, что я должна быть сильной и сделать то, что нужно сделать, а утром просыпалась лишь с одним желанием — чтобы всё это происходило с кем-нибудь другим, а не со мной.

Я всё думала, что может мне стоит разозлиться как Брюсу Беннеру, позеленеть и всё, дело в шляпе. Развивая эту теорию, я во всех подробностях вспоминала, как я оказалась втянутой во всё это, ведь было время, доброе время, когда я спокойно жила в своей маленькой уютной консервной банке, гоняя на байке и делая всё, что мне хотелось. Пока не появился Костя.

Да, именно с него всё и началось! Его секреты, вражда с Игорем, каким-то образом переросшая в попытку последнего изменить мир посредством уничтожения десятков (а, возможно, и сотен) людей, звавших себя Хранителями. Потом небольшой перерыв и снова заварушка, снова Игорь, снова Костя с новой порцией секретов, снова Хранители и прочие люди и события вплоть до этого момента, до этой проклятой вазы с семнадцатью белыми лилиями.