Двоедушница

– Кто-то из них выйдет в окно. Кто-то ляжет в горячую ванну и уснет в воде цвета собственной крови. Кто-то выпьет незнакомое лекарство. Кто-то откроет газ и сунет голову в духовку. Кто-то позвонит подруге. Матери. Дочке. На телефон доверия. А потом оттолкнет табурет. Кто-то…

– Хватит.

– …будет стоять на мосту над замерзшей водой. На парапете перед потоком летящих машин. На краю платформы перед приближающимся поездом. И говорить. Вроде бы, сам с собой, но на самом деле – с теми, кто уже стоял там раньше. С врачом «скорой помощи» Инессой Алдониной, по вине которой погибла годовалая девочка. С инженером Зинкевичем, многодетным отцом, потерявшим работу спустя сутки после рождения четвертого сына. С несдавшей первую в жизни сессию Аней Орлик…

Последнее имя всплыло в памяти записью из журнала регистрации звонков. Аня Орлик звонила дважды. Не Бо – Машеньке. И вроде бы Турищеву.

– Откуда ты знаешь Аню? – одними губами прошептала Бо, которой казалось, что она уснула в сугробе и замерзла до полусмерти, свихнулась, бредит, галлюцинирует, перебрала с алкоголем, и все это одновременно.

– Пойдем. Я тебе ее покажу. Вернее, Антон покажет. И ты наконец-то нам поверишь.

– Вот еще, – насупилась Бо.

– Решайся. Нам все равно по пути.

Ника со спотыкающимся Антоном вышли из машины, не прощаясь, и скрылись за стеклянными дверями метро. Бо посмотрела им вслед. Делать было нечего. «Волгу» все равно пришлось бы бросить до решения вопроса с утилизацией. И лучше бы дожидаться поезда в тепле подземной станции, чем торчать на остановке здесь, наверху.

Все равно она не с ними. Она сама по себе.

Подземка дохнула в лицо теплом креозота, застонала исчезающим в тоннеле составом.

Желающих куда-то ехать в субботние пять утра нашлось всего трое.

Бо старательно отводила взгляд возле касс, нарочно замешкалась у турникетов и позже, на платформе, тоже держала дистанцию. Вошла в тот же вагон, что и Ника с Князевым, но демонстративно села подальше.

Интересно, с чего вдруг эта ненормальная вспомнила Аню? И почему именно ее? Она же примерно неделю назад звонила. Сказала, что дела плохи, но есть надежда на пересдачу. Что будет готовиться. Что сделает все, лишь бы не возвращаться в свой родной поселок. Этот, как его… Гидроторф? В журнале про это не было – Турищев рассказывал. Со словами, что, мол, тоже не рвался бы обратно, если бы его угораздило родиться в дыре с таким названием. Гидроторф. Депрессуха.

Можно подумать, они-то живут в сердце мира. Кремль, Рождественская, Покровская, а все, что кроме, – такое, как бы это назвать… Abandoned. Если не рушащееся, то разрушенное. Если не стареющее, то старое. Ни кинотеатры, ни торговые центры не спасают. Канатную дорогу протянули. Метромост. А все равно – едешь по ним и кажется, что путешествуешь с того света на этот. Или наоборот. Даже названия станций словно застряли в прошлом: «Комсомольская», «Ленинская», «Пролетарская». И до сих пор представляется, как толпятся на перронах в ожидании поезда в светлое будущее все эти комсомольцы, пролетарии и ленинцы в обветшавших спецовках рабочих автозавода. Мнутся на краю платформы, вглядываются в темноту тоннеля… «Бурнаковская» – от слова бурлаки, те самые, которые на Волге. На месте «Канавинской» раньше была канава.

А он какому-то Гидроторфу удивляется.

На «Бурнаковской» в вагон вошла девушка в синей дубленке. Выбрала место напротив Бо, прилежно сложила руки на коленях.

Бо мельком глянула на Нику. Сидит. Спина прямая, лицо строгое. Князев рядом с ней выглядит отбросом общества. Весь сжался, голова между коленей, трясется как припадочный. И чего его постоянно корежит? Может, права была Лерка – торчит?

Поезд дернулся и набрал скорость. При остановке состава и отсутствии освещения пассажирам запрещено всматриваться в темноту за стеклом, – вспомнила Бо. Несуществующее правило пользования метрополитеном. Интернет-байка.

Словно в ответ на ее мысли свет в вагоне заморгал. Бо прикрыла лицо ладонью – неисправная лампа раздражала. А когда убрала руку, Ника уже стояла рядом.

– Знакомься, – сказала она, указывая на смирно сидящую девушку. – Это Аня.

Та подняла голову и посмотрела прямо на Бо. Что у нее с глазами? Разве она вообще что-то видит? По телефону она ничего не говорила о проблемах со зрением. В таком случае отчислять ее после первой же несданной сессии было бы как-то… Негуманно.

«Стоп. Это очередной розыгрыш, – догадалась Бо. – Я ведь ни разу ее не видела. Даже по голосу узнать не смогу».

Поезд плавно замедлил ход. «Канавинская».

– Я хочу, чтобы он забрал меня отсюда.

Бо оглянулась одновременно с Никой. Князев сполз под сиденье и лежал на затоптанном полу вниз лицом.

– Я так устала… – всхлипнула девушка в синей дубленке. – Я хочу уйти. Пусть он меня заберет. Пожалуйста.

– Расскажи, что с тобой произошло, – жестко приказала Ника.

– Я опоздала не пересдачу. Всю ночь готовилась. И проспала.