Двоеженец

– Между прочим, это не ветер, а Сан Саныч, – усмехнулся Вольперт, кивая головой в сторону Сан Саныча, который стоял сзади нас, в пяти шагах, и важно выдувал из себя стремительные порывы ветра, которые беспорядочно смешивались между собой, унося нас еще дальше, мимо церкви в голое поле.

– Он же человек, а не ветер, – закричал я, чувствуя, как меня поднимает над землей бешено крутящийся и завихревающийся воздух, неожиданно вырвавшийся из губ сумасшедшего Сан Саныча.

– Однако, если вы приглядитесь повнимательнее, то увидите, что сзади Сан Саныча деревья тоже колышутся ветром, – крикнул в ответ Вольперт, тоже быстро взлетающий вместе со мною. Приглядевшись, я убедился, что Вольперт был прав, ветер дул отовсюду и местами даже выдирал с корнем деревья, в то время как Сан Саныч, нисколько не покачиваясь, оставался на месте.

– А почему тогда Сан Саныч остается на месте? – удивился я.

– Это не Сан Саныч, это мираж, – усмехнулся Вольперт, – просто в природе мираж возникает как отражение видимых объектов за несколько сотен, а то и тысяч километров.

– Выходит, мираж – это телевизор Господа Бога, – вздохнул я.

– Ну, не совсем.

– Но миражи ведь, вроде, только в пустынях?!

– Это не совсем так, – улыбнулся Вольперт, – например, жители французского города Вервье в 1815 году видели в небе битву при Ватерлоо, хотя Ватерлоо находится в 40 километрах от Вервье!

– Так они видели ее в небе, а Сан Саныч на земле стоит, и посмотрите, он стоит и уже качается из стороны в сторону.

– Н-да, – пробормотал Вольперт, – не иначе, как этот гад к земле чем-нибудь прикрепился!

Мы взлетали все выше и выше, пока я не почувствовал головой небосклон, правильней сказать, натянутую полупрозрачную ткань голубого цаета с нарисованными на ней облаками, тут же я разорвал эту ткань и увидел за ней узкую лестницу, уходящую изломанной кривой линией в темное пространство, которое было едва освещено тусклыми лампочками, висящими прямо в воздухе.

21. Турбулентность 12 злополучного оргазма, или Черные ботинки под кроватью

У меня никак не шли из головы живые рыбы в стеклянных шарах из личного дневника Штунцера. Они были запаяны в них, как люди в свои земные жизни, как Штунцер был намертво запаян в свою болезнь, как Матильда в свои случайные связи и как я в состояние глубокой депрессии. Депрессия подкрадывалась медленно и незаметно, как осень. Сначала желтели, потом опадали листья, а вскоре и мысли последовали их божественному примеру.

Как когда-то сказал английский поэт Колдриж: «Мы воображаем сфинкса, чтобы объяснить себе свой ужас…»

Однако более всего меня поразил один древний софизм, вычитанный мною из книги о философах Древней Греции.

Этот софизм гласил следующее: «То, что ты не потерял, ты имеешь. Ты не потерял рога. Значит, ты имеешь рога». При прочтении его у меня было ощущение, что кто-то из древних уже заранее посмеялся надо мною.

Лечение Эдика Хаскина нисколько не помогло Матильде, даже, наоборот, усилило ее половое влечение к мужскому полу. Я не смог больше терпеть и написал обо всем родителям, но родители посоветовали развестись, а этого я как раз и не мог позволить себе, ибо любил Матильду даже с ее болезненным половым влечением, и все же мне очень хотелось, если не излечить ее, то как-нибудь заставить изменить себя.

С этой целю я возил ее то к гипнотизерам, то ко всяким целителям и экстрасенсам, которые уверяли меня, что их лечение уже помогло, в чем я очень сомневался, но везти ее к Эдику Хаскину считал таким же бесполезным занятием, как переливать воду из пустого в порожнее.

Однажды я вернулся с работы намного раньше обычного. Как ни странно, моя Матильда лежала в кровати, хотя был полдень.

– Почему ты сегодня так рано? – смущено улыбнулась она, и тут я увидел эти черные ботинки. Они стояли не только под кроватью, но и маячили перед самым моим носом, хотя над ними и свешивался аккуратно длинный край простыни.

– А почему ты все лежишь?! – спросил я у Матильды.

– Просто захотелось, – улыбнулась она, невероятно красиво пряча свое волнение.

– Может, ты все-таки встанешь с кровати и что-нибудь мне приготовишь? – предложил я, и тут же почувствовал, как она дрожит, дрожит и покрывается вся с ног до головы красными пятнами. Для меня это было особенно невыносимо, так как все это происходило на фоне черных ботинок ее прячущегося где-то рядом любовника. Матильда продолжала все еще покрываться пятнами и глядеть на меня жалким умоляющим взглядом, вздрагивая уже и телом, и головой, которой она слегка постукивалась о спинку кровати.

Не выдержав такой идиотской пантомимы, я сказал, что мне надо срочно заехать к одному знакомому дантисту, и тут же вышел из квартиры. Некоторое время я стоял на лестнице, глядя на часы, потом на дверь своей квартиры, с волнением ожидая, что еще немного, и дверь откроется, и я увижу ее любовника, а потом так заеду ему в морду, что он больше никогда не переступит порога моего дома.