Двоеженец

Сирена ждала, когда я снова овладею ею, но я лежал, не раскрывая глаз и совершенно ни о чем не думал, я не реагировал ни на свет из окошка и раскрытой со зрачком двери, ни на голую и страстно дышащую Сирену, я просто лежал с закрытыми глазами и прислушивался к громком биению своего сердца, пока не оказался на холодном цементном полу. Были это мои собственные галлюцинации или шуточки профессора Вольперта?! Бог его знает! Бог всех нас знает в лицо!

Иной раз мне представлялось, что я плыву против течения, но меня все время сносит куда-то какая-то тайная сила, и ужасная тоска, и не менее коварное одиночество посылают мне снова пришельцев, как будто слуг безумного Вольперта.

Я не помню, как я проснулся, но проснулся я в келье у Амвросия, который уже успел прочитать надо мной «Символ Веры»11.

– Вы единственный, кому я сейчас рад, – прошептал я и прослезился.

– Видно, ты очень настрадался там, сын мой, – прошептал монах и зажег надо мной свечу, которая без посторонней помощи висела в воздухе и слегка вздрагивала, – успокойся, и тебе полегчает!

– Во славу Господа и Тела Твоего! – страстно зашептал Амвросий, во славу всех Живых и Радостей Скорбящих!

– Во мне источник лжи и заблужденья, – зарыдал я, хватаясь руками за голову.

– Ты, сына, близок к выходу из мрака, – обрадованно прошептал Амвросий, – только иди и не бойся!

– Пожалуйста, покашь мне выхадь отселева! – взмолился я, – я же не зренькаю, куды он задевалси, али вязде иво, иль духи забредали?!

– Есть очень нечистые духи, – прошептал Амвросий, – у них природа страшно демоническа, вообще природа их – это демоническая сила, она наводит страхи на умы, в сердца вселяет часто беспокойство и, затемняя в людях чистоту, она скрывает Истину по Смерти, на поругание пороку Красоту бросает, как в расставленные сети! Ее не чувствуют нигде одни лишь дети!

– И где же выход, где же та стезя, куда по жизни устремляются друзья?! – прошептал я, склоняя вниз голову.

– Не знаю Истины, – признался мне Амвросий, – но чувствую, что и твоя Душа ее по каплям в мыслях собирает! Так в чаще зверь свою добычу ищет, заранее почувствовав тепло от проливающейся в его жертве крови…

– Спасибо! – я захотел пожать Амвросию руку, но он мгновенно исчез, а потом я обнял сам себя и заплакал, но это длилось недолго. Я захотел протянуть свою руку черной пустоте, окружающей меня, но вместо этого я пожал руку входящему в эту пустоту Вольперту.

– Врач больному не товарищ! – поморщился тут же Вольперт, быстро освобождая свою ладонь из моей.

– Однако вежливость спасает королей, – прошептал я и низко в пояс поклонился ему.

– Вы, что, с ума сошли?! – возмутился Вольперт, но тут мы поглядели друг на друга и вместе дружно захохотали. Я бы не смог назвать этот смех искусственным, как и естественным тоже. Смеялись мы долго, часа два или три, во всяком случае, я на часы не заглядывал, да их у меня и не было.

– Я все-таки не пойму, – удивленно пробормотал Вольперт, – как это вам удалось заставить меня так рассмеяться, так долго и против моей собственной воли?!

– Я лучше промолчу, и, может, стану мудрым, – улыбнулся я в ответ.

– А знаете, мне вас жалко, – задумался Вольперт, – в вас что-то есть такое, что мне очень в жизни не хватает!

– Мне, кажется, что тебе не хватает меня, – вдруг голосом Сирены прошептал Вольперт, – ну, разве не так, мой сладкий?!

– Неудивительно, что вы психиатр, – усмехнулся я, – наверное, с такими больными мозгами гораздо легче лечить остальных?!

– Да, нет же, – опять своим голосом заговорил Вольперт, – для меня это просто игра, в которой ты все время не ты сам, а кто-то другой! Я и психиатром-то стал лишь потому, что не люблю быть самим собой! Знаете, ведь это ужасная мука, когда ты – это ты!

– Наверное, мало приятного быть таким же больным и беспомощным типом, как я?! – предположил я, уже нисколько не удивляясь куда-то опять исчезающей мордеы Вольперта, – или, может, Вам приятнее мучить и управлять такими больными, как я?! А, может, Ваше неожиданное появление необходимо, чтобы оправдать наличие в моей крови трифтазина с вирнолом?! – спросил я у опять возникшего профессора, но он только громко засмеялся и опять исчез, и почти тут же я оказался вместо голой камеры в одном кабинете с Верой, которая нисколько не удивилась моему возникновению.

Она курила, беспокойно затягиваясь и хмуро поглядывая на меня, почти совсем как в прошлый раз.

– Тебя тревожит мое состояние или то, что нахожусь здесь?

– И то, и другое, – ответила Вера, нервно покусывая губы,

– впрочем, ты этого никогда не поймешь!

– Скажи, а почему ты все же допустила, что тобой овладел здесь прямо на столе Вольперт?!

– Замолчи! Я не хочу об этом говорить! – заплакала Вера, прикрыв ладонями лицо.

В ту же секунду я сорвал с нее черный плащ и тут же на столе, как Вольперт, овладел ею.

– В каждом больном есть доля врача, – озвучил наше соитие Вольперт.

– Или просто собачья свадьба, – горько усмехнулась Вера, уже сползая со стола и глядя на Вольперта и меня с одинаковым презрением.