Двойка по поведению

— Занятно… — отреагировал Горбунов. — И теперь эта драгоценность пропала вместе с другими драгоценностями.

Директор развела руками — дескать, странно, очень странно, однако добавить нечего.

— Кстати, ваша учительница часто открывала окна? — вдруг спросил полицейский, что-то разглядывающий в углу кабинета.

— Она любила свежий воздух! — выпалила Капитоша. — Но на ночь никогда не оставляла, что вы! Здесь же первый этаж!

— Да? Так вот крайнее окно не до конца закрыто. Если бы ночью ветер сильный подул, тут все было бы нараспашку.

— Ну, конечно! — не то с возмущением, не то с облегчением воскликнула Кира Анатольевна. — Открытое окно! Вы понимаете?! Преступник воспользовался открытым окном!

— Технически это возможно, — не стал спорить полицейский.

— Примем это за одну из версий, — согласился в свою очередь следователь. — Но тем не менее давайте разбираться: кто вчера вечером находился в школе?

Глава 3

Все последние сутки Аркадий Михайлович Казик пребывал в совершенно удивительном настроении. Сколь ни банальным было сравнение, но он ощущал себя птицей, долго сидевшей в клетке и вдруг выпущенной на волю. С той лишь разницей, что птица, привыкшая в неволе получать пищу из рук, не способна на самостоятельный прокорм, а Казик, обретя свободу, первым делом устроил себе настоящее пиршество.

По сути именно пиршество, ничем не ограниченное и никем не осуждаемое, и было главной ценностью этой самой свободы.

Всю жизнь сестра Аркадия Михайловича Софочка, похожая на скелет, слегка прикрытый тонкой кожей, воевала со своим толстяком братом, который никак не желал расставаться с лишними килограммами.

Всю жизнь она «пилила» обжору за страсть к вкусной, но нездоровой пище, придумывая разнообразные низкокалорийные диеты.

Всю жизнь она боролась с бесконечными ухищрениями изворотливого хитреца по добыче всевозможных лакомств и почти каждый раз терпела поражение.

Аркадий Михайлович обожал сытно поесть и свою любовь отстаивал с фантастической виртуозностью.

Брат с сестрой долгие годы жили вместе, причем душа в душу, но при этом в состоянии нескончаемой битвы за каждую котлету, пирожок и конфету. Они привыкли к кулинарному противостоянию, не расставаясь, однако, с мечтой, о личной победе.

И вот вчера Аркадий Михайлович обрел свободу — от диеты, порицаний и уверток. Случилось то, чего не случалось уже давным-давно, — Софочка уехала, причем далеко, в Германию.

Эта поездка — недельное путешествие по стране плюс две недели пребывания в лучшем санатории Баден-Бадена — считалась работой. Один весьма состоятельный бизнесмен решил отправить за границу свою мать, женщину далеко не старую, тихую и интеллигентную, обеспечив ей комфорт по высшему разряду, включая наперсницу со знанием немецкого языка.

Поначалу Софья Михайловна, несмотря на обещание полного пансиона и вдобавок хорошего денежного вознаграждения, категорически воспротивилась. Но в конечном счете сдалась. Вняла увещеваниям бизнесмена, который разве что слезы не лил по поводу своей матери, нуждающейся в лечении и отказывающейся ехать на курорт в одиночку, а также уговорам брата, дескать, Софочке самой необходимо подлечиться на баден-баденских водах.

— Ты должен мне клятвенно пообещать, — потребовала сестра во время проводов в аэропорту, — что не будешь обжираться.

Именно это больше всего волновало ее с самого начала и до самого конца.

— Обещаю, душенька! — горячо заверил Аркадий Михайлович, после чего, помахав рукой взлетающему самолету, тут же направился в супермаркет, где накупил полную тележку всякой снеди, включая копченую курицу, буженину, соленую семгу и большой торт.

Никаких укоров совести он не чувствовал. Да, он обещал не обжираться. Но он и не собирается этого делать. Он просто вкусно поест на воле.

Ополовинив курицу, умяв два внушительных бутерброда с бужениной и семгой и напоследок полакомившись доброй третью торта, Аркадий Михайлович улегся спать с блаженством в душе и желудке.

Спал он превосходно и даже проснулся спозаранку без всякого будильника. Завтрак тоже устроил себе знатный, после чего в самом радужном настроении отправился на встречу с директором гимназии № 20.

Кира Анатольевна Рогова произвела на него солидное впечатление. Высокая статная женщина лет пятидесяти, с умелым макияжем и аккуратной короткой стрижкой, умными глазами и хорошо поставленным голосом, она держалась с достоинством и уверенностью человека, знающего цену и себе, и своей гимназии. Судя по всему, решил Казик, в свое время Рогова успела побывать в комсомольских лидерах, затем еще в каких-нибудь общественно-политических активистах, где и выучилась говорить решительно, с неким оттенком пафосности, четко подбирая нужные слова.

— Вы прекрасно понимаете, что наша гимназия много, очень много лет, — подчеркнула она, — занимает ведущие позиции в системе образования города.

Казик кивнул.

— Именно в нашей гимназии прошли апробацию самые передовые методики обучения, в том числе инновационного…

Казик снова кивнул.