У себя в номере Кэсси разделась, но в постель не легла, зная, что все равно не заснет. Из коридора доносились голоса, стук открывающихся и закрывающихся дверей. Возвратившись в мыслях к тем месяцам, которые она провела с Майлзом, Кэсси спрашивала себя, не могло ли все обернуться иначе, если бы она рассказала ему правду о себе, не дожидаясь, когда он выяснит все сам. Впрочем, думать об этом нет смысла. Ну действительно, что толку мучить себя бесконечными «если бы да кабы»? Что сделано, то сделано, время вспять не повернешь.
В конце концов она встала, сняла халат. Из коридора не доносилось больше ни звука. Она уже собиралась юркнуть в постель, когда в дверь тихонько постучали.
— Кто там? — спросила она.
— Это я… Майлз.
Кэсси застыла от изумления.
— В чем дело? Что тебе нужно?
— Хочу убедиться, что с тобой все в порядке.
— А что со мной может случиться? — спросила она, забыв о своей мнимой головной боли, но тотчас спохватилась: — А-а, голова… Я приняла аспирин и теперь чувствую себя нормально, благодарю.
— Тогда, может быть, ты позволишь мне войти? Я хотел бы поговорить с тобой.
— Сейчас два часа ночи!
— Это очень важно. Прошу тебя, Кэсси.
В его голосе слышалась такая тревога и настойчивость, что Кэсси не смогла отказать. Набросив халат, она впустила его и быстро посторонилась, давая ему возможность закрыть за собой дверь.
Майлз был все в том же вечернем костюме и сверкающей безупречной белизной рубашке, что и за ужином, только верхняя пуговица оказалась расстегнутой, а галстук съехал набок. Он был бледен и учащенно дышал, как после марафона. Никогда еще он не выглядел столь притягательным, и Кэсси остро почувствовала свою незащищенность и уязвимость.
— Надеюсь, из коридора никто не подглядывает, — сказала она, прячась под защиту иронии. — Вряд ли столь поздний час можно счесть подходящим для делового визита.
— Не делового, а личного.
Он шагнул к ней и резко остановился, заметив тревогу в ее расширившихся глазах. Кэсси не то чтобы испугалась. Она брала уроки самообороны и в случае чего могла без особых усилий обезвредить его. Но где найти защиту от собственного непослушного сердца, гулко стучащего в груди?
— Нельзя ли подождать с этим до утра? — спросила она.
— К тому времени я совсем дойду до ручки. И так-то уже ни на что не гожусь. — Майлз нервно провел рукой по лицу, что было совершенно на него не похоже. — Я пришел, чтобы… — Он откашлялся. — Я пришел просить тебя выйти за меня замуж.
Онемев от изумления, Кэсси во все глаза смотрела на него.
— Я прекрасно понимаю, что для тебя это своего рода шок, — с трудом выговорил он, — но ради всего святого, скажи хоть что-нибудь!
— Уходи! Этого достаточно?
— Меня это не удивляет, скажем так. При одном воспоминании о том, как я вел себя в ту ночь, я готов перерезать себе горло.
— Ну и перережь, Майлз. Я буду только рада.
Его и без того уже бледное лицо стало белым как мел.
— Я знаю, ты оскорблена и злишься, но прошу, выслушай меня по крайней мере. Я люблю тебя, Кэсси, и хочу всю жизнь доказывать, как сильна моя любовь.
Кэсси мечтала о такой минуте, молилась, чтобы она стала реальностью.
Но теперь, когда это свершилось, не могла поверить его признаниям.
— У тебя весьма странное чувство юмора, Майлз, и мне не нравится твоя шутка. Если ты хочешь, чтобы я легла с тобой в постель, почему бы не сказать об этом прямо? Нет никакой нужды каждый раз предлагать мне руку и сердце!
— По-твоему, мне нужно только это? Лечь с тобой в постель? Я люблю тебя. Люблю!
Она ждала, не шевелясь, не смея дышать, ждала, что вот сейчас встрепенется, и оживет, и почувствует восторженную радость оттого, что может разделить свою жизнь с Майлзом.
Увы, она не чувствовала ничего. Ни малейшего движения души.
— Пожалуйста, Кэсси, — умоляюще сказал Майлз. — Не разрушай наши жизни из-за моего проступка. Я бы все отдал, чтобы этого не было, но прошлого не исправить. Мы можем лишь надеяться на будущее, и я прошу тебя, не отказывай мне!
Ах, как бы ей этого хотелось. Но, к сожалению, он просит невозможного. До этой минуты она и не предполагала, насколько это невозможно. И вообще, она никогда не думала, что все произойдет именно так. Ей рисовалась совершенно иная картина: однажды Майлз придет и скажет, что любит ее и сожалеет о том, что натворил. Только эта мысль и поддерживала ее в минувшие долгие и горькие месяцы. И вот он сказал эти самые слова — а она его отвергла!