Двойная радуга

Как Барский и планировал, я вела программу вместе с вальяжным и царственным инспектором манежа Давидом Вахтанговичем, потихоньку возилась с теннисными мячиками, наполненными при помощи шприца водой (без воды они слишком легкие для жонглирования), с нетерпением ждала, пока завезут в «Детский мир» Тирасполя подходящие кегли, разноцветные такие, пластиковые, идеально подходящие для изготовления репетиционных булав. Обживалась на манеже, привыкала к репетиционному трико и чешкам с замшевой вставкой с внутренней стороны стопы – мне подарила их Ольга Брусникина, гимнастка на тугой проволоке, выполняла долгие растяжки по специальной методике Витьки – тут с советами лезли все, кому не лень. Рвали меня на части, показывая, как именно эффективнее «тянуться», мат стоял такой, что аж мачты краснели и брезент купола нагревался:

– Что… твою мать, ты советуешь? Она… пах так себе порвет, короста ты, тырсой[5] набитая!

– Да от… бись, шалашовка тупая, прокомпостированная манда, девку загубить на… хочешь?

Никогда потом в своей нецирковой жизни я не слышала такой необидной, такой дружеской обсценной лексики. Только в цирке самые грубые слова звучали как «ничего, все будет отлично». Старый клоун дядя Коля ругал советчиц и кричал, что «девку спортите, лярвищи», они замолкали и легкими разноцветными птицами усаживались на барьер, чтоб через минуту вновь вскочить и броситься к коврику, на котором я растягивалась, с очередной порцией советов.

Цирковые – они такие, да.

Однажды в понедельник, когда все уже после полудня были хорошо «теплые» (чтоб к вечеру весело напиться до полного изумления), старый клоун выбрел на манеж, где пыхтела под присмотром Ковбоя совсем непьющая я. Присел на барьер, внимательно пригляделся и вдруг:

– Витенька, а ведь у девочки подъем совсем не сломан. Что ж ты, Витенька? Как на комплимент выходить – ножку отставлять будет?

– Точно, вот я долбодятел, – сказал Витенька, – готовься, детка, щас начнем.

И я поняла, что еще ничего не было – вот только сейчас начнется самый цимес.

Подъем «ломают», чтобы стопа с вытянутым и напряженным носком смотрелась красивой дугой. Балетным ломают, цирковым – тоже, как выяснилось. В общем, меня усадили на барьер, положили на пятку отдельно взятую ногу и попросили вытянуть носок. Вытянула. Получилось очень красиво, на мой взгляд. Но мучители сокрушенно затрясли головами, Витька ухватился обеими руками за пальцы ноги и, надавив ладонью сверху, пригнул к бархату барьера. Не резко и не сильно, но я взвыла так, что на конюшне зафыркал конь Мальчик. Мучитель спуску мне не давал, полчаса «ломания» были обеспечены. Для каждой ноги – полчаса. Ежедневно. Моднючие босоножки на платформе пришлось сменить на легкие шлепки – так болели стопы. Походка моя стала похожа на утиную, представления я работала с трудом – в манеж не выйдешь в говнодавах, а каблук причинял сильную боль. До судорог. Но я была готова терпеть и худшее.

Клоуны Юрка и Лелик ободряюще подмигивали, а Ирка Романова хмыкала:

– Это ничего, это они тебя еще жалеют… Вот нас препод по акробатике не жалел – на пуантах по 10 минут стояли каждый день. Ссались от боли, а стояли.

Я внимала и продолжала упражнения со страстью неофита. Потом боль, конечно, прошла, а вот крутой подъем остался со мной навсегда.

Три фанерных кольца. Не много, кажется, но они летели куда угодно, только не мне в руки. По пятьсот раз я собирала кольца с манежа, и в пятьсот первый они снова разлетались и раскатывались по ковру… Я и плакала, и кричала, что не хочу больше «убиваться этой тупой работой», но Витька был неумолим (сам-то он легко жонглировал пятью предметами), и даже во сне я слышала его «а теперь еще раз – собралась, чурка!». «Коза криворукая, чтоб тебя!» – было самым нежным из эпитетов, которыми он меня награждал. За всю последующую жизнь я не слышала и сотой доли тех «ласковых» слов, что в первые полгода репетиций.

Мои ладони были в ранах от жестких ребер колец – меня бинтовали и гнали в манеж. Через два месяца появились мозоли между большим и указательным пальцами, и стало легче. А когда изготовились долгожданные булавы, отцентрованные под мою руку, красивые, яркие, – но с жесткими деревянными ручками, – через ладони легли полосы мозолей от этих ручек.

Жонглер репетирует бесконечно. Настоящие мастера репетируют по 8 часов в сутки, используя малейшую возможность ПОБРОСАТЬ. Это тяжелый и монотонный труд ради трех-пяти минут в манеже… В общем, я попала серьезно.

А пока что старый клоун дядя Коля мазал мне ладошки какой-то своей специальной мазью на травах, рассказывал бесконечные цирковые байки, бинтовал слабый от природы голеностоп и учил улыбаться во всю пасть, когда больно. Особенно когда больно.