Двойная рокировка

Салленав был страстным собирателем бабочек, старинных гравюр и редких книг, особенно напечатанных до 1501 года, — инкунабул. Он участвовал в торгах всех крупных аукционных домов, но лишь то, не покупал, что появилось до 1700 года. У него имелась коллекция офортов Рембрандта, Дюрера и Голциуса и очень ранних гравюр на дереве. Он приобретал книги, о которых Бизо никогда не слышал, но их количество и цена вызывали невольное уважение. Но было между графом и детективом кое-что общее: Салленав тоже любил выпить, — с той лишь разницей, что пил он вино со своих виноградников.

В своих записях Бизо особо отметил лишь одну сторону деятельности графа — благотворительность. Судя по налоговым льготам, Салленав ежегодно жертвовал огромные суммы нескольким известным христианским организациям, которые занимались (а может быть, и не занимались) благотворительностью. Это были организации ультраправого толка, скорее политические, чем религиозные. Крест являлся для них лишь средством достижения своих целей, а не орудием милосердия. Бизо обвел эти пожертвования жирной линией. Одна из организаций была ему незнакома. Le Pacte de Joseph. Братство Иосифа. Она находилась на той же улице, что и галерея Салленава. Рю Иерусалим.

«Пока и этого хватит, — подумал Бизо. — On verra. Поживем — увидим».

Он посмотрел на столы своих коллег, где тоже стояли кофейные чашки и фотографии в рамках, поднялся, выключил настольную лампу и пошел домой.

Резко зазвонил телефон. Жан-Поль Легорже потянулся к выключателю, опрокинув будильники пустой стакан, стоявшие на тумбочке у кровати, и взял трубку.

— Жан, — услышал он голос Бизо. — Жан. Я… я только хотел…

Дальше было слышно лишь громкое пыхтение.

Легорже сел в кровати.

— Ладно. Сейчас оденусь.

ГЛАВА 22

Утреннее солнце заглянуло в окно и уронило луч на кровать. Мягкие простыни моментально впитали его тепло. Когда луч передвинулся к изголовью, одеяло зашевелилось.

Коффин приоткрыл глаза. За окном совсем рассвело. Он перевернулся на бок и обнял женщину, лежавшую рядом. Она была теплая и мягкая, как одеяло, нагретое солнцем. Женщина прижалась к нему и нежно поцеловала.

— Buongiorno, bello. [43]

— Buongiorno a te. Come va? [44]

— Bene, con te, tesoro. Dobbiamo andare subito? [45]

— Non ancora. E meglio dopo. E troppo comodo a letto. [46]

Коффин поцеловал ее в губы.

— Как будто мы женаты, правда?

Даниэла рассмеялась.

— Мы и в самом деле женаты.

— Можем наслаждаться прелестями супружеской жизни, не погрязая в обыденности.

— А почему обязательно погрязать? Скорее это напоминает двоих, бредущих по мокрому морскому песку.

— Как красиво ты умеешь облекать свои мысли, Дэни.

— Я там много читала. А что еще было делать, дожидаясь, пока ты…

— Я всегда держу слово. Если со мной поступают честно, не подвожу. Особенно когда дело касается тебя…

Коффин провел рукой по ее животу и бедрам и нежно сжал ногу.

— Тебе там, видно, пришлось работать. Мышцы стали железные.

Она с улыбкой толкнула его на спину, взобралась наверх и спросила, сжимая ногами:

— Ты так хорошо помнишь, какие они были раньше?

— Я просто поражен.

— А у тебя вырос животик.

— Куда… возможно.

— Но ты мне все равно нравишься.

— Я рад. Что ты хочешь на завтрак?

Коффин опрокинул Даниэлу на спину, и ее черные кудри рассыпались по подушке.

Она рассмеялась.

— Испугался, что я надеру тебе зад?

На сковородке шипела яичница с беконом. Коффин в халате на голое тело орудовал лопаткой.

— Здесь все дело в ловкости рук, — объяснил он.

— То, что англичане едят на завтрак, просто отвратительно.

— А что бы ты хотела? Спагетти?

— Не дури, Габриэль. Хотя я бы не отказалась.

— Потверже или помягче?

— А ты как думаешь?

— Нет, я имею в виду яичницу.

— Не важно. Как хочешь. Ты всегда делаешь то, что нужно.

— Я тоже так думаю.

Даниэла взяла с кухонного стола газету и посмотрела в окно.

— Ведь только что было солнце! Ну что за страна такая!

Вдалеке послышались раскаты грома.

— Скажи, Дэни, ты там играла в шахматы?

— Нет. Я знала, что ты захочешь сыграть со мной, когда выйду, и не хотела, чтобы ты проиграл! — Даниэла с улыбкой погрозила Коффину вилкой.

— Что правда, то правда. Я немного заржавел без практики. Перестал играть, когда победил в той компьютерной игре, которую ты мне подарила. Там, где дерутся какие-то существа.

— Твои родители могут тобой гордиться.

Коффин посмотрел на свою тарелку, с которой Даниэла утащила кусочек бекона. Стрельнув на него глазами, она уткнулась в газету.

— В заголовке написано: «Количество убийств в этом году снизилось на тридцать процентов», — а ниже — мелкими буквами, — «огнестрельное оружие стало применяться чаше». Ты понимаешь, что это значит?

— И что же?

— А то, что преступников не стало меньше, просто они чаще промахиваются.

Сдвинув в сторону пустые тарелки, они склонились над чашками с кофе.

— Vuoi ancora del caffe? [47]

— No, grazie. Abbiamo qualcosa da fare, no? [48]

— Si. [49]Я должен сделать несколько звонков, а потом мы решим, чем заняться до вечера.

— Надеюсь, все скоро уладится? Ведь мы на правильном пути?

— Обещаю.