Двойная рокировка

Налив себе еще кофе, Габриэль положил ноги на стоящий рядом стул.

Даниэла встала.

— Пойду приму душ.

— Только не одевайся потом, — улыбнулся Коффин.

По окнам квартиры Уикендена хлестали потоки дождя. Мимо пробегали люди, подняв воротники пальто в попытке защититься от безжалостных струй, но дождь был неумолим. Многие поворачивали головы, чтобы заглянуть в освещенное окно на первом этаже, и видели там Гарри Уикендена, который сидел на кухне в рваном голубом халате и ел подгорелый тост с апельсиновым мармеладом.

Гарри не нравилось жить на первом этаже, в «этом аквариуме», как называл он свою квартиру, в окна которой постоянно таращились прохожие. Он даже подумывал поменять стекла на односторонние, но эта мера казалась ему слишком радикальной и не избавляла от необходимости принять более логичное решение в виде переезда. Но Гарри, а в особенности Ирма были столь инертны по натуре, что единственным событием, способным подвигнуть их к переезду, являлся пожар. Для Ирмы инерция носила не столько психологический, сколько физический характер, поскольку она просто представить себе не могла, что после похода в магазин будет еще взбираться по лестнице. По этой причине Уикендены уже двадцать семь лет жили по адресу: Феррабай-роуз, дом 82, квартира 1А. Мысль о шторах никогда не приходила Уикендену в голову, хотя вполне могла его посетить, если бы он хоть раз задумался над этим вопросом.

Гарри посмотрел на свой тост и перевел взгляд на окно. На него смотрел тощий мокрый мальчишка лет десяти, в красном свитере, натянутом на голову. «Надо бы затемнить окна», — подумал Гарри, отлично зная, что этого не сделает.

Ирма трудилась над второй тарелкой омлета с беконом и помидорами. Ее маленькие глазки поблескивали из-под старомодной седой челки, преломляя свет люминесцентной лампы, отражающийся от серебряных приборов. Гарри мрачно наблюдал, как жена скребет ножом по тарелке. Эта процедура неизменно приводила его в раздражение, все тридцать два года совместной жизни проявлявшееся лишь во вращении глаз, которого Ирма никогда не замечала.

— Почему бы тебе не попробовать это лекарство? — спросила Ирма, не поднимая глаз от тарелки.

Ответа не последовало.

— Доктор Уайльд считает, что оно тебе поможет.

Молчание.

— Во всяком случае, вреда не принесет.

— Принесет.

— Ну…

— Мне не нужно никаких…

— Конечно, но…

— Я не хочу никаких…

— Я понимаю, любовь моя.

Следующие семь с половиной минут Гарри наблюдал, как его жена возит ножом по тарелке.

Потом зазвонил телефон.

Уикенден, как обычно, поднял трубку после третьего звонка.

— Да. Это я. Вы шутите? Черт побери! Я сейчас приеду.

Уикенден поднимался по главной лестнице Национальной галереи современного искусства. Непривычно яркое солнце заливало светом белые мраморные ступеньки. Наверху инспектора ждала Элизабет ван дер Меер.

— Можете себе представить это свинство?

Уикенден поднял глаза. Ван дер Меер была окружена сиянием, похожим на нимб.

— Могу, — ответил Уикенден.

Они вошли в музей.

— Моя бабушка называла это беспардонностью.

— Совершенно с ней согласен, — ответил Гарри, пытаясь не отстать от длинноногой директрисы. — Я не исключал такого поворота событий. Стало быть, ограбление не заказное, и это значительно усложняет мою работу.

— Потому что тогда…

— …отсутствует мотив ограбления. О вашем приобретении мог знать кто угодно, к тому же на пресс-конференции вы любезно сообщили, что этот Малимич находится в отделе консервации.

— Не ругайте меня, инспектор. Я…

— Таким образом, шансы распознать преступника значительно уменьшаются.

Они прошагали по залитому солнцем вестибюлю и вошли в лифт.

— Итак, сколько они просят?

— Шесть миллионов триста тысяч.

— Это не простое совпадение.

— Согласна.

— Плохо дело.

— Куда уж хуже! — бросила ван дер Меер, притопнув ногой от возмущения.

Лифт работал и везде горел свет. Значит, электричество уже включили.

— Это означает, что заказчик отсутствует, а ограбление совершено хоть и профессионалами, но не теми, кто специализируется на произведениях искусства, — начал рассуждать Уикенден. — Возможно, членами крупной преступной группировки. Если подумать, такая сумма — худший из возможных вариантов. Значит, они… нет, не так. Можно предположить, что они не имеют представления о реальной стоимости картины и поэтому запрашивают именно столько, сколько вы за нее заплатили. А сумму можно было узнать из газет.

— Вряд ли это любители. Здесь чувствуется рука профессионал, инспектор.

Лифт остановился, и они вошли в кабинет ван дер Меер.