— Потому что мы оба — терпеливые люди. Понимаете? — Он указал на герб. — «Воздвигаю!». Это не просто пышный девиз, не пристало королю стремиться быть пышным, его дело — сберегать, предупреждать, разнимать. С конституционной точки зрения для меня не имеет значения, удержитесь вы у власти или нет. Но для меня имеет значение единство Империи. Мне кажется, что если у вас ничего не получится с марсианским вопросом сразу же после избрания, можно будет подождать, потому что ваша политика во многих других отношениях обещает быть очень популярной. И когда вы будете обладать подлинным большинством голосов, в один прекрасный день вы явитесь ко мне и уведомите, что я могу добавить ко всем своим прочим титулам еще и титул «Императора Марса». Поэтому не торопитесь.
— Я подумаю об этом, — осторожно сказал я.
— Подумай. Кстати, как насчет системы ссылки?
— Мы собираемся отменить ее сразу же после выборов. — На этот вопрос я мог отвечать твердо, зная как Бонфорт ненавидел нынешнюю каторжную систему.
— Но на вас будут нападать за это.
— Ну и пусть. Мы наберем достаточно голосов.
— Рад слышать, что вы сохранили силу своих убеждений, Джозеф. Мне тоже никогда не импонировало то, что знамя Оранских развевается над кораблем со ссыльными. А торговлю вы собираетесь сделать полностью свободной?
— После выборов — да.
— А как вы собираетесь возместить убытки?
— Мы уверены, что после этого промышленность и торговля начнут развиваться так быстро, что это сразу же компенсирует недостачу таможенных пошлин.
— А что, если это будет не так?
Что будет, я не знал. Моя подготовка не включала в себя дискуссии на эту тему, а экономика всегда была для меня сплошной загадкой. Я улыбнулся.
— Виллем, я обязательно обращу внимание на эту проблему. Но вообще вся программа партии экспансионистов зиждется на предпосылке того, что свобода торговли, свобода перемещений, всеобщее равенство и гражданство, общая платежная система и минимум имперских законов и ограничений пойдут на благо не только подданных Империи, но и на благо самой Империи. Если вам понадобятся средства, мы их изыщем, но не с помощью раздробления Империи на мелкие округа.
Все, за исключением первой фразы было подлинно бонфортовским, только слегка приспособленным к данным условиям.
— Прибереги свои речи для избирательной компании, — проворчал он. — Я просто спросил.
Он снова взял в руки список.
— Ты уверен, что эти люди — именно то, что ты хотел бы?
Я протянул руку, и он передал мне список. Проклятье, да ведь ясно как день, что Император старался иносказательно, не нарушая конституционной морали, привести меня к мысли о том, что по его мнению Браун абсолютно не годился. Но клянусь самым лучшим антрацитом ада, у меня не было абсолютно никаких оснований перекраивать список, который в поте лица составляли Родж и Билл.
С другой стороны, ведь этот список был составлен не Бонфортом. Он представлял собой то, что по их мнению составил бы Бонфорт, будь он в здравом уме.
Мне вдруг очень захотелось попросить перерыва и осведомиться у Пенни, что она думает по поводу этого Брауна.
Затем я потянулся, взял со стола ручку и вычеркнул из списка фамилию Браун, вписав вместо нее «Де ла Торре» печатными буквами. Рисковать имитировать почерк Бонфорта я еще не решался. Император только и сказал:
— Вот теперь это выглядит как приличная команда. Удачи тебе, Джозеф. Она тебе еще пригодится.
На этом аудиенция как таковая, закончилась. Я начал подумывать о том, что мне пора уносить ноги, но нельзя вот так просто уйти от короля: это одна из прерогатив, которые они сохранили. Он пожелал показать мне свою мастерскую и новую модель поезда. На мой взгляд, он как никто другой много сделал, чтобы возродить это древнее увлечение, хотя с моей точки зрения — это не занятие для взрослого человека. Но я конечно рассыпался в вежливых похвалах по адресу его нового игрушечного локомотива.
— Если бы не обстоятельства, — сказал он, вставая на четвереньки и заглядывая во внутренности игрушечного двигателя, — я бы мог стать отличным механиком, может быть даже главным, или машинистом. Но превратности высокого рождения не дали мне возможности заняться любимым делом.
— Вы что, серьезно думаете, что предпочли бы подобную работу своему нынешнему положению?
— Не знаю. То, чем я занимаюсь, тоже неплохо, все-таки король. Рабочий день недолог, а плата сравнительно хорошая. Да и застрахован я вполне удовлетворительно, если не принимать во внимание возможность революции, хотя моя династия всегда была на них везучая. Но большая часть того, что я должен делать — скучно, с этим справился бы любой второсортный актер.
Он взглянул на меня.
— Я избавляю тебя от множества утомительных и скучных церемониальных обязанностей. По крайней мере стараюсь. Сам знаешь.
— Знаю и очень высоко ценю.
— Только однажды за очень длительное время мне представилась возможность сделать толчок в правильном направлении, по крайней мере я считаю его правильным. Быть королем вообще очень странное занятие, Джозеф. Никогда не соглашайся на это.
— Боюсь, что уже поздновато, даже если бы я захотел.