Ну вот, двое — уже не бойцы…Боль накрывает меня красным маревом, лишает возможности дышать. Перед глазами расплываются черные пятна, а в ушах оглушительно звенит. Пытаюсь очухаться, но накрывший меня вибрирующей болевой купол — это нечто такое, из чего невозможно выцарапаться.
Я сваливаюсь на землю как куль с дерьмом и зажимаю ладонью прошитый огнем бок. Эти стервятники обступают меня со всех сторон. Их шаги звучат как молотки, заколачивающие гвозди в крышку моего гроба.
Пока эта падаль не успела нарядить меня в деревянный бушлат, шарю рядом с собой рукой, пытаясь раздобыть хоть что-то, что можно использовать как оружие. Хотя бы хренов камень или стекляшку.
Новая вспышка боли, и оглушительный хруст костей, потонувший в моем собственном хриплом крике. Тяжелая подошва пригвоздила мою кисть к поверхности и втирает ее в асфальт как окурок.
Боль. Поставила меня раком и отымела без всякой смазки. Ложится на лицо тяжелой, разрывающей маской. В горло льется кровь, соленая и горячая. Чтобы не захлебнуться, я откашливаюсь, забрызгивая их грязные кроссовки кровавой росой. Вижу я это одним глазом, потому что второй заплыл распухшими веками.
Пытаюсь подняться рывком, но оглушительная боль в словно прибитой к кресту руке не дает. Пара крепких ударов по ребрам, и сознание соскальзывает в темноту.
— Хорош, Серег, — доносится до меня искаженный, скрипучий голос. — Сказали, что эта мразь должна остаться живой. И даже чуть-чуть здоровой.
— Ну он еще может дрочить левой рукой, — хрипло ржет второй голос.
Удаляющиеся шаги, а потом страшная тишина, словно я вдруг оказался в полном вакууме. Ни шума шоссе, ни разговоров случайных прохожих, ни обрывков долбящей музыки, доносящейся из клуба, который, вроде как, недалеко.
Боль сокрушительна. Она везде. И деться от нее некуда. Где-то там, в другой жизни мне казалось, что я, как супермен, сомну их всех разом в один кровавый ком, а теперь вот лежу и единственное, что мне доступно, это повернуть голову набок, чтобы не захлебнуться собственной кровищей.
Я пытаюсь закричать, но все, что выходит из горла, — это булькающие хрипы и царапающие горло обрывки слогов.
Под спиной хлюпает что-то мокрое и холодное. Моя кровь, да? Вытекает из меня и застывает по контуру тела кусками холодного желе. Так и сдохну здесь один. И ее больше не увижу. Вот она, та самая херова карма. Свалилась вдруг за все, что я сделал с Агнией.
Шлепанье босых ног разрывает ужасающую тишину и рождает в тяжело вздымающейся груди теплую надежду. Я улыбаюсь разбитыми, распухшими губами и пытаюсь привстать, чтобы случайный прохожий меня заметил.
Она останавливается, коснувшись тонкой ступней моего покалеченного бока, и присаживается на корточки. Я вглядываюсь в бледное, без единой кровинки, лицо, украшенное только потеками туши под глазами. Ее искусанные, истерзанные моим ртом губы растягиваются в странной улыбке. Такую я видел только у поехавших головой. Никогда не замечал на Асином личике такой мерзкой гримасы. Почему Рафа ее не увез, и девчонка бродит здесь в какой-то драной сорочке, которая трепещет на ветру вместе с клочьями светлых волос?
Смотрит на меня пристально, а взгляд пустой, и глаза словно выцвели, потеряв живость и яркость. Она тянется ко мне тонкими пальчиками и укладывает их, абсолютно ледяные, на мою снесенную к чертовой матушке скулу. Мне так больно от ее прикосновений, словно Агния заталкивает пальцы в раны и расковыривает их изнутри.
— Позови кого-нибудь на помощь, — хриплю я.
Она встает на колени и склоняется надо мной, чтобы лучше слышать.
— Помощь? — вновь широкая улыбка буйнопомешанной, от которой дрожат растянутые губы. — Она и мне нужна была. Я так умоляла тебя прекратить. Просила всех окружающих помочь. Но не было никакой помощи. Нет, не было.
Ее тирада странная и нелогичная, словно Агния пьяна и путается в словах.
— Прости меня, — шепчу я, чувствуя, что на грудь ложится что-то давящее, похожее на бетонную плиту. — Прошу тебя, не уходи.
— Я останусь, пока ты не заснешь, — отвечает Агния голосом механической игрушки и с размаху втыкает палец в мой раскуроченный бок.
— Зараза, — вырывается из наполненных огнем легких. — Что ты творишь?
Содрогаюсь всем телом, потревожив раскуроченную в фарш руку, и меня подбрасывает, нашпиговав острой как ножи болью.
— Что, больно, да? — ухмыляется она и вновь нависает надо мной,
Агния обнюхивает меня как собака. А потом слизывает капельку крови с шеи, поддев ее кончиком языка.
— Хотя бы не уходи, — прошу я, понимая, что она здесь только чтобы насладиться моей агонией.
Нет! Я не сдохну. Слышишь, не сдохну. Не дождешься. Вернусь к тебе и оттрахаю во все дырки.
— Я останусь, — решает сжалиться Ася, вцепившись в меня колючим взглядом молодой волчицы. — Подожду, пока ты уснёшь.
Агния ложится рядом со мной на асфальт и принимается ковырять пальчиком лужицу подсохшей крови.
— Я не собираюсь спать, — возражаю я, пытаясь ухватиться за яркие искорки, которые еще горят в глубине сереющей радужки.