Двойничество

Таким образом, миры двух героев, столкнувшись, взаимно уничтожают друг друга. Рогожин и Мышкин оказываются в пустоте, в духовном вакууме, который реализуется в романе через мотив безумия. В "Заключении" автор не оставляет героям никакого шанса на выздоровление. Они остаются живы, но это существование пустых тел, фактически смерть, как у Фомы с Еремой, трупы которых "на третины" всплыли и были вынесены на берег, где и лежали "толсты, пузаты, вельми бородаты". Двойникам так и не удалось победить общую судьбу и общую обреченность. "Европейский" вариант двойников-антагонистов не реализовался Из-за отсутствия жизнеспособной альтернативы хаосу, выморочности и распаду русской жизни.

Важной проблемой является взаимодействие "русского типа" двойничества, типа Фомы и Еремы, с христианскими концептами произведения. Как в полуфольклорный текст XVII века попали имена Фомы и Еремы, какова генетическая семантика подобной номинации, можно лишь предполагать. Выскажем свою гипотезу диффузии библейских имен и связанных с ними мотивов и архаической по своей сути модели близнечного тождества. Эта гипотеза поможет объяснить смысл близнечного двойничества в романе "Идиот" и роль этого двойничества в христианской символике произведения.

Русский Фома, гибнущий вместе с Еремой, на наш взгляд, ассоциативно связан в национальной традиции с Фомой христианских источников. Имя апостола Фомы имеет семантику - близнец. Среди апостолов Фома занимает особое место, связанное с мотивом неверия. Здесь можно обнаружить редукцию древнейшего смехового обряда. К смеховой обрядности, в частности, восходит известный жест Фомы, когда-то имевший магическую функцию жизнедарения и ритуального воскрешения. Через этот рудиментарный смеховой элемент могла возникнуть метафорическая связь евангельского Фомы с персонажем скоморошины. Семантика имени апостола Фомы, а также некоторые трикстерские приметы этого персонажа породили устойчивую легенду о том, что Фома был братом-близнецом Христа. Эта легенда повлияла даже на иконографию Фомы. Думается, что апокрифические гностические "евангелия детства", известные на Руси приблизительно с ХIV века, неслучайно приписаны Фоме: как брат-близнец, Фома мог быть свидетелем детских лет Иисуса. С именем Христа у гностиков связаны представления о его детском двойнике.82 Так в "Пистис Софии" рассказывается, как в дом Иисуса, которому тогда было три года, пришел некий мальчик, абсолютно на него похожий. Сам Иисус в это время работал в винограднике с отцом. Мальчик спросил, где находится его брат Иисус. Испуганная Мария привязала его к кровати и пошла к Иосифу. Когда маленький Иисус услышал ее слова, он сказал: "Где же он, ибо я ждал его здесь?". Когда Иисус вошел в комнату, мальчик освободился, они обнялись и стали одно.83

Стоит подчеркнуть, что евангелия от Фомы все имеют гностический характер. Гностический дуализм отрицает не только человеческую природу Христа, но и возможность торжества его дела на земле, возможность христианской нравственной практики. Таким образом, через фигуру Фомы апостола, которая сливается с апокрифическим образом Фомы ( братом близнецом Христа), происходит своеобразная "сцепка" с персонажем Фомой, близнецом Еремы. В сознании Достоевского, вероятно, присутствуют все семантические оттенки образа Фомы: комический близнец Еремы, "близнец" и спутник Христа, близнец-антипод Христа. Последняя роль могла слиться с другими антиподами Христа, его врагами Иудой и Антихристом через мотив противостояния.

Если Мышкин получает в романе "Идиот" устойчивую ассоциацию с Христом, то его "близнец" Рогожин семантически может быть отождествлен и с антихристом, и с Фомой ( во всех трех коннотациях). Через русский тип двойничества происходит своеобразная "обратная" ассоциация князя с Еремой. Имя Ерема, возможно, генетически соприкасается с библейским Иеремией - пророком, не признанным своими единоверцами. Так в подтексте романа сплавляются модели "Фома - Христос" и "Фома - Ерема". В апокалиптическом поле повествования Достоевского эти две модели соединяются с парой Антихрист-Христос. Таким образом, дуэт Рогожин - Мышкин проецируется на сложный децентрованный клубок христианских, гностических и национальноисторических матриц.

Историческая нить этого клубка оказывается сцепленной и с фигурой Ивана Грозного. В связи с этим историческим лицом дополнительную семантику приобретает имя Рогожина - Парфен. Имя Парфен, буквально означающее "девственник", указывает, с одной стороны, на неискушенность, отчасти дикость, необузданность в отношениях с людьми ( "девственный лес"), а с другой стороны, на нравственную чистоту и бескомпромиссность. В этом смысле Рогожин - двойник Мышкина, у которого житейская наивность сочетается с "мудростью сердца".