Двойник

Этим, в свою очередь, воспользовался "Золотой козел", который тем временем справился с кашлем и только выжидал момента, когда "Баран" прервет свою речь. "Козел" объяснил в сладких и кротких словах, что все, что говорил "Баран" о приеме им низкого, подлежащего преследованию полиции сброда, была черная клевета. Напротив, "Козел" принялся превозносить прорицательницу: он сказал, что самые почтенные и знатные господа, величайшие умы Гогенфлю, которых он имел честь ежедневно принимать за своим столом, отзывались о ней как о сверхъестественном существе и считали ее даже за искуснейшую ясновидящую. Между тем у "Серебряного барана" дела шли очень печально. "Серебряный баран" переманил от него одного вежливого, красивого молодого господина, когда он вернулся в Гогенфлю, и на следующую же ночь этот господин подвергся в своей комнате нападению убийц, был ранен пистолетным выстрелом и теперь лежит в безнадежном положении.

Тут "Серебряный баран" забыл в ярости всякую осторожность, всякую почтительность перед князем и закричал, что тот, кто утверждает, будто молодой Георг Габерланд подвергся нападению и был ранен в его комнате, последний из негодяев и мерзавцев, каких только водили в кандалах по улицам. Напротив, полиция Гогенфлю доказала, что в ту же ночь Габерланд выходил через Нейдорфские ворота, что там ему встретилась карета, из которой раздался женский голос: "Спаси Натали!", и что молодой человек вскочил в карету.

- Кто же была эта женщина в карете? - спросил князь строгим голосом.

- Говорят, - начал было "Золотой козел", желая снова вмешаться в разговор, - говорят, что прорицательница...

Но речь застряла в горле "Золотого козла" под гневным взглядом князя, а когда он закричал грозным голосом: "Ну, что же дальше?", - "Серебряный баран", стоявшей вне пределов взглядов князя, продолжал, заикаясь:

- Да, в карете были прорицательница и художник Георг Габерланд... Он получил рану в лесу - это знает весь город... Его подняли в лесу и принесли ко мне рано утром... Он и теперь лежит у меня... Он, наверное, выздоровеет, потому что у меня прекрасный уход, и чужестранец... граф... да, граф Гектор фон Целис...

- Что? Кто? - вскричал князь так, что "Серебряный баран" отступил на два шага. - Довольно, - сказал затем князь суровым, повелительным тоном. Довольно! Убирайтесь отсюда немедленно вон! У того будет больше посетителей, кто лучше сумеет их принять. И чтобы я больше не слышал о каких бы то ни было несогласиях между вами, иначе я прикажу городскому совету сорвать вывески с ваших домов, а вас самих изгнать за пределы Гогенфлю!

После этого краткого энергичного внушения князь повернулся к ним спиной и вскоре исчез в роще.

Гнев князя успокоил взволнованных соперников. Сокрушенные до глубины души горестно взглянули друг на друга "Серебряный баран" и "Золотой козел", и слезы градом полились из их глаз. Одновременно воскликнув: "О милый кум!", - бросились они друг другу в объятия. "Золотой козел" крепко обнял "Серебряного барана", и оба недавние соперника проливали горючие слезы на траву, тихо рыдая от горя на груди друг у друга. Это была трогательная картина!

Впрочем, эта патетическая сцена, по-видимому, не особенно понравилась двум поспешившим сюда же княжеским егерям, которые без долгих рассуждений взяли за шиворот "Серебряного барана" и "Золотого козла" и грубо вытолкали их взашей за ворота парка.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Долго, долго я скитался

По полям и по лугам...

Но мечте зачем вверялся?

Ей обманут, предавался

Я отчаянья слезам.

Ах, пройдут ли эти муки,

Что в груди моей живут:

Горечь слез, тоска разлуки,

Иль ко мне веселья звуки

Никогда не снизойдут?

Жить могу ли в ожиданьи,

Что взойдет моя звезда?

Иль напрасны все мечтанья,

И само шепнет страданье,

Где найду ее, когда?

Только ею восхищенный,

Лишь для ней хочу я жить...

И увы! - лишь в грезе сонной

На нее свой лик влюбленный

Суждено мне устремить.

Прочь бегут ночные тени

И уносят милый сон...

Я опять в стране мучений,

Где и друга утешений,

Как бальзама, я лишен.

Эту песню, сочиненную художником Георгом Габерландом, тихо пел про себя его друг гравер Бертольд, лежа на пригорке под деревом и срисовывая в свой альбом эскизов часть деревни, видневшейся ему в глубине долины.

При последних стихах песни слезы брызнули из его глаз. Он живо вспомнил о своем друге; вспомнил, как рассеивал его мрачное, безутешное настроение, в которое художник впал с некоторого времени, веселой шуткой или живым разговором об искусстве. А теперь какое-то таинственное бедствие надолго разлучило друзей.

- Нет, - вскричал Бертольд, вскакивая и собирая свои кисти и краски, нет, ты не должен быть лишен утешений друга, мой милый Георг. Вперед - я отыщу и не покину тебя, пока не увижу спокойным и счастливым!

И он поспешил в деревню, которую оставил всего несколько часов тому назад, чтобы оттуда направиться в Гогенфлю.