Двойник Декстера

Примерно в то же время пресса двинулись дальше, и остальной части полиции также надоело говорить Деборе, как клеевой она была, особенно тогда, когда эти похвалы стали очень ужасными. Один или два других детектива даже начали отпускать саркастические замечания, что мнимый ум может счесть это за зависть. В любом случае, поздравления и похвалы на работе иссякли, и силы вернулись к рутинной жестокости жизни на работе в нашем прекраснейшем Майами. Напряженная, обеспокоенная атмосфера высочилась из отдела, и вещи снова откинулись на свою старую удобную колею рабочего дня, Дебс была рада затихшему интересу, и вернувшейся рутинной работе над ножевыми ранениями и обезглавленными. Ее сломанная рука, казалось, не мешает ей работать, и Алекс Дуарте всегда был с ней рядом на работе, когда та нуждалась в помощи, в буквальном или образном смысле.

А я вычеркнул несколько имён из списка, но это заняло у меня кошмарно много времени, и я ничего не мог с этим поделать, и мне приходилось работать в таком темпе. Я знал, что что-то страшное должно произойти, и я должен быть в нужном месте в нужное время. Мой Свидетель абсолютно точно знал, кто я такой. Он знал моё имя, как я выгляжу, и мне казалось, что это было делом времени, что эти два ужасающих факта выльются ужасом для Декстера. Я прожил один день, с ужасным, беспокойным чувством, что какое-то враждебное существо наблюдает за мной. Я не мог увидеть хоть какие-то признаки слежки за мной, как бы я не старался, и я долго осматривался вокруг себя, но это чувство не хотело уходить. Никто не смотрел на меня пристально, когда я был на публике, хотя мне казалось, что я чувствую его взгляд повсюду. Я не замечал никого не обычного в обычных местах, ни разу, но я чувствовал его. Что-то шло по моему следу, и я знал, что оно нисколечко не хочет, чтобы я поймал его.

Тёмный Пассажир был также встревожен; казалось, будто он бесконечно ходит взад и вперёд, как тигр в клетке, но он не предлагал помощь и не давал советов, только беспокоился. И моё почти постоянное чувство страха змеёй вилось во мне последующие несколько дней. Дома я понял, что почти невозможно идти в ногу в своей маске весёлого папы. Рита не упоминала о поиске нового дома, но это, возможно, было из-за какого-то кризиса, связанного с евро и долгосрочными облигациями, произошедшим у неё на работе, и она внезапно стала очень занятой, и забыла об этом на время, хотя она как-то находила время на странные, неодобрительные взгляды в мою сторону, и я все ещё понятия не имел, что я сделал или не сделал.

Она также послала меня свозить Астор к дантисту, чтобы тот поставил ей скобки, поездка, которая не радовала ни одного из нас. Она до сих пор считала саму идею скобок как своего рода личным Апокалипсисом, разработанную мстительным миром, оказать давление и ввергнуть её в социальную смерть, Она не разговаривала вообще, пребывала в дурном настроении всю поездку к стоматологу, что было очень необычно для неё.

И по пути домой, с совершенно новыми блестящими серебристыми полосками на зубах, она также молчала, но делала это более агрессивно. Она сердито смотрел на пейзаж, ворчала на проезжающие машины, и ни одна из моих неуклюжих попыток развеселить её не добилась успеха, кроме как вызвав у неё некие очень пронизывающие сердитые взгляды и два простых заявлений: “Я похожа на киборга”, - сказала она. “Моя жизнь кончена”. Затем она отвернулась и стала смотреть в боковое стекло, не проронив больше ни слова.

Астор надулась, Рита пристально посмотрела на счёт и проскрежетала зубами, а Коди сохранял обычную тишину. Только Лили-Энн знала, что что-то было не правильно. Она с усердием попыталась вывести меня из моего страха, отвлекая внимание бесчисленными раундами “Старого МакДональда” и “Лягушка вышла посчитать”, но даже её великолепный музыкальный талант не принёс более чем временного угасания моего глубокого беспокойства.

Что-то грядёт; я знаю это и не могу предотвратить. Это как бы смотреть на то, как падает пианино с верхнего этажа и, зная, что через несколько секунд там будет страшный треск, и не можешь ничего с этим поделать, всё, что ты можешь, это ждать, когда оно упадёт. Но даже если этот пианино было плодом моего воображения, я всё ещё готовился к тяжёлому грохоту, и того, что он неизбежно ударится об тротуар.

И как-то раз, придя на работу, в конце концов, я убедился, что моё фортепиано не было плодом моего воображения.