Двойник китайского императора

Через год после разнузданной пьянки в доме секретаря обкома Пулат Муминович отдыхал у моря, в санатории "Форос", недалеко от Ялты. Прекрасная здравница закрытого типа находилась на берегу моря, в роскошном саду. Рядом проходила граница, что весьма кстати для важных отдыхающих, и посторонних тут не было, одна вышколенная обслуга, контингент же однороден — партийная номенклатура. Работают в своей среде, живут среди себе подобных и отдыхают также замкнуто, кастово.

Здесь он познакомился с одним высокопоставленным работником аппарата ЦК Компартии Казахстана, сдружились они при весьма любопытных обстоятельствах. Пулат Муминович на второй день после ужина одиноко стоял возле розария, раздумывая, куда бы пойти, то ли в кино, то ли в бильярдную, когда к нему подошел этот самый человек и поздоровался на чистейшем узбекском языке. Оказалось, он родом из Чимкента, где бок о бок давно, уже не одно столетие, живут казахи и узбеки.

Не успели они разговориться, как новый знакомый вдруг сказал, вроде бы некстати:

— Как велика сила дружбы народов, как она расцвела!

Пулат Муминович от неожиданности чуть не выронил бутылку минеральной воды, что давали им на ночь. "Мне только пустой трескотни недоставало на отдыхе", — подумал он, теряя интерес к импозантному товарищу и сожалея о знакомстве.

Но тот, умело выдержав паузу, продолжил:

— Посмотрите, вон два якута — они не спеша отправились в бильярдную. Вот шумные армяне столпились вокруг рослого мужчины в светлом костюме, а грузины расположились в той дальней беседке — они облюбовали ее сразу; сейчас, наверное, кто-то принесет вино, и они будут петь грустные, протяжные песни — хотелось бы попасть к ним в компанию. Дальше — степенные латыши в галстуках чинно выхаживают на аллеях, их чуть меньше, чем армян и грузин; эстонцев приблизительно столько же, но пока они избегают тесных контактов и с латышами, и с литовцами — я наблюдаю за ними уже неделю. А вон украинцы — их так много, что они держатся несколькими компаниями. Подобный расклад можно продолжить, но ограничусь, вы и сами все видите, остается — Восток, Средняя Азия, вот я и присоединился к вам — теперь и мы наглядно демонстрируем великую дружбу народов.

— Не боитесь? — спросил Пулат Муминович на всякий случай, словно осаживая того, страшась провокаций.

— Нет, не боюсь, область национальных отношений — моя профессия. Я доктор наук, крупный авторитет в республике.

— Любопытно, в своих трудах вы излагаете подобные же мысли?

— Упаси господь, идеология — одно, а жизнь — другое. Мы, ученые, вроде соревнуемся, кто дальше уведет ее от реальности.

— Ну, вы преуспели, доктор все-таки…

— Не скажите, кто преуспел, — уже академик, член-корр…

И оба рассмеялись.

Злой, острый ум оказался у нового знакомого; жаль, что цинизм уже съел его душу, подумал в первый же вечер Махмудов.

Нет, сегодня Пулат Муминович вспомнил К. совсем не из-за возникших в стране сложных национальных отношений, тогда даже сам К. при невероятном цинизме, наверное, не предполагал возможных событий в родной Алма-Ате. Никто, кроме самих армян и азербайджанцев, не знал и о существовании Карабаха. Кто мог предвидеть волнения на национальной почве в республиках Прибалтики? А проблема языка, заостренная украинскими и белорусскими писателями! Впрочем, эта проблема касалась и его родной республики, Узбекистана. А волнения крымских татар, требующих возврата на Родину…

Пулат Муминович вспомнил К. по другому поводу. Работал тот в аппарате ЦК долго и собирался там просидеть до глубокой старости. Надежно, выгодно, удобно — даже лучше, чем в сберкассе, шутил таким образом сам К. За годы работы в аппарате, сменив несколько параллельных отделов, как никто другой, К. знал закулисную жизнь партийной элиты, высших эшелонов власти в республике. В том, что он умен, наблюдателен, ему трудно было отказать. Темой он владел — по выражению самого К.

Конечно, постоянно общаясь, они не могли не обсуждать положение дел у себя в республиках, не говорить о своих лидерах, хорошо известных в стране, между которыми шло негласное соперничество во всем. Один из них остро переживал свое затянувшееся не по сроку кандидатство в члены Политбюро — оба отдыхающих это хорошо знали.

Пулат Муминович, находившийся с прошлого года в щекотливом положении и человек куда более осторожный, чем К., больше слушал, мотал на ус, отдавал инициативу в разговорах товарищу из Алма-Аты. Всякий раз, если беседа об Узбекистане приобретала остроту, он говорил:

— Уважаемый К., что я могу знать из своего районного захолустья, мое дело: привесы, надои, центнеры, посевная, уборочная, тепло, газ, жалобы низов. Большая политика идет мимо нас…

Человек из Казахстана, наверное, догадывался, что Пулат Муминович уходит от разговора, но у каждого в жизни свои резоны, а время тогда еще располагало к откровениям. Впрочем, не исключено, что К. знал об Узбекистане гораздо больше, чем Махмудов, — Чимкент всего в полутора часах езды от Ташкента.