Двойник полуночника

Сперва их было восемь. Восемь человек за зеленым забором этой затерянной в лесу "точки". Восемь номеров в одинаковых одеждах, в одинаковых комнатах, с одинаковым видом из окна. С этого дня они все должны стать одинаковыми - одинаково говорить, одинаково двигаться, одинаково смеяться, одинаково прищуривать глаза. Даже курить все они теперь должны были одинаково - только трубки, с одинаковой неторопливостью набивая их табаком папирос "Герцоговина Флор". Это умение они осваивали две недели. Разговаривать между собой строжайше запрещалось.

Весь день был расписан по минутам. С утра история, экономика, изучение трудов классиков, лекции и кинофильмы по различным темам: военное дело, литература и искусство, актерское мастерство и языки. Затем поздний обед, самоподготовка и отбой.

На занятиях к ним обращались обычно по номерам. У каждого на рукаве был нашит такой номер. Вели занятия, как правило, одни и те же. А вот лекции каждый раз читали другие. Себя они не представляли, но ему казалось, что где-то они уже виделись. Одного он даже потом вспомнил. Видел когда-то портрет в учебнике. Потом, правда, учительница приказала заклеить этот портрет бумажкой (потому, видать, и запомнился), и сейчас этот ученый читал им лекции. Словно и не было никакой революции, а перед ним по-прежнему сидели "господа студенты", только под номерами. "Господин Седьмой... Ваш вопрос, господин Шестой, делает вам честь...". Не сказал, а мог бы сказать с высоты своего прошлого, которое теперь ему казалось сном. Но выдавали руки. Будто ими давно не пользовались или пользовались, но не по назначению, и они не слушались и дрожали.

Другой инструктор ставил им пластинку с записью голоса, которому они должны научиться подражать. Сперва ему, Евсею, даже показалось, что это голос какого-то иностранца, а потом узнал, вспомнил, и холодок недобрых предчувствий закрался в душу. Что-то должно было случиться. И случилось. И этот последний, прощальный взгляд Третьего... Такая в нем сквозила безысходность и тоска. Больше они Третьего не видели. Все продолжалось, как обычно, никто ничего не знал или делал вид, что ничего не знает, но по каким-то неуловимым признакам и он и остальные поняли: с Третьим все кончено.

Потом наступила очередь Восьмого. Сперва шел на равных со всеми, а потом, видно, сдали нервы. В самом неподходящем месте начинал заикаться и чем больше заикался, тем непослушнее делался язык. Приходил даже какой-то врач, но с врачом у Восьмого все получалось без сучка и задоринки. За последним обедом лишь успел сообщить, что не сегодня-завтра за ними будет наблюдать Сам (и глазами выразительно показал наверх). Больше они восьмого не видели.

В какой-то из дней жизнь двойников резко изменилась. Подъем в семь, новая одежда, новые костюмы. "Ваша фамилия - Беляев Вадим Петрович", сказал-приказал суровый инструктор, провожая Седьмого в машину с опушенными шторками...

Беляев так Беляев, - только и оставалось молча согласиться. Он уже давно привык, что сказанное инструктором обсуждению не подлежит. Даже не успели покормить завтраком. Рядом сидел человек в штатском. Тупое, ничего не выражающее лицо.