Двойное отцовство

Шторка в спальню, расположенную на носу баржи, была отдёрнута. Виднелись смятая подушка и сползшее с кровати одеяло. Поверх одеяла была брошена пижама. Хорошо, наверное, спать на покачивающейся барже у моста Бетанкура. Немного тесновато, но уютно, тепло и безопасно — почти как в материнской утробе.

Приходили ли к нему женщины?..

— Выпьем чаю? — Илья занёс пакеты с одеждой в салон, прошагал на кухню и включил чайник. — У меня есть вкусный травяной чай, друг привёз из Крыма. Душица, лимонник, ещё какие-то травы.

Он хотел, чтобы я осталась. Я это видела. Но какой в этом смысл?

— Спасибо, Илья, но мне пора домой, — сожаление, прозвучавшее в моём голосе, удивило меня саму.

— Я понимаю. Тебя ждёт муж.

Мы ходили по краю.

С самого утра.

— Да, муж, — ответила я. — Увидимся завтра на скалодроме.

***

Пока ехала домой, собрала все пробки.

Макс, моя любовь, моя страсть, мой муж, мой лучший друг — пять лет счастья, любви и взаимопонимания. И вот я, как подлая предательница, сделала стойку на другого мужика. Что-то шевельнулось в душе, и не только там. Да, Илья красив, сексуален, у него в прошлом драма (а это всегда привлекает женское внимание), но я ведь любила мужа. У нас возникла проблема с планированием детей, но мы пройдём через это. Всё будет хорошо.

Я любила Макса, а он любил меня. Мы — единое целое.

В прихожей пахло рыбой. Значит, он решил запечь лосося.

Макс вышел в прихожую, помог мне снять пальто.

— Через десять минут ужин будет готов, — сообщил он. — Какое вино открыть? Совиньон блан или шардоне?

— Совиньон блан, — ответила я. — Я в душ.

— Хорошо. Понадобится помощь — зови.

В этой фразе мне почудилась завуалированная насмешка. Я бросила на мужа испытующий взгляд — он вопросительно вскинул брови типа «а что я такого сказал?». Я хмыкнула и отправилась в ванную.

Вышла босая в одном полотенце. Макс достал противень с рыбой и поставил на железную подставку. Обернулся ко мне и завис. Я сбросила полотенце на пол и медленной походкой, покачивая бёдрами, подошла к мужу. Он затаил дыхание. Я встала на цыпочки, обвила его шею руками и поцеловала со всей страстью, которая накопилась за день. Прижалась всем телом — так плотно, что моя грудь расплющилась о его торс. Лёгкая боль дразнила и заставляла тереться о мужское тело. Утреннее возбуждение вспыхнуло, как стог сухого сена от зажжённой спички.

— Трахни меня, — требовательно прошептала я. — Прямо сейчас.

Макс рыкнул, подхватил меня под ягодицы и потащил в спальню. Кинул на кровать и упал сверху, жадно целуя в губы, шею, сжимая грудь ладонью. Внезапно мой затуманенный взгляд сфокусировался на сильных мужских пальцах — большой, указательный, средний, безымянный… А мизинца не было видно. Мне померещился мизинец без крайней фаланги, и на миг — всего лишь на долю секунды! — возникло ощущение, что мою грудь ласкает рука другого мужчины.

Не мужа!

Моей кожи касались пальцы альпиниста, с которым я познакомилась несколько часов назад.

Я зажмурилась, чтобы прервать навязчивое видение, но было поздно. Нахлынуло острое и реалистичное чувство, что со мной в постели не Макс Ольховский, а Илья Долин, по телу прокатилась сладкая дрожь, все волоски вздыбились, а низ живота прошила судорога удовольствия.

— Хочу тебя, — мой голос срывался от нетерпения.

Макс молча потянулся к тумбочке и взял презерватив из коробки, которая всегда там стояла. Вот чёрт! Он опять собирался надеть грёбаный презерватив! Как будто утром я не обозначила свою позицию предельно чётко: или незащищённый секс, или вообще никакого секса.

— Нет, — я впилась ногтями в его запястье. — Ты что, забыл? Мы же обсуждали сегодня этот вопрос.

— Мы ничего не обсуждали, — возразил Макс. — Ты предъявила мне ультиматум, но я не собираюсь его выполнять.

Его тон был таким же каменно-твёрдым, как и его член. Я смотрела мужу в глаза, пытаясь поймать хоть малейший признак, что он готов уступить мне. Но нет, в карих глазах отражалась решимость идти до конца. Как, вероятно, и в моих. Я сгорала от желания заняться сексом, но согласиться на презерватив, наплевав на собственный ультиматум, — значило выставить себя идиоткой и истеричкой. И позволить Максу снова контролировать наш секс и зачатие.

Я сама загнала себя в ловушку!

Но если отступлю, то ловушка превратится в западню.

Выбора не было: если я поставила мужу условия, то идти на попятную в первый же вечер — позорище. Дал слово — держи.

— Тогда слезай, — я толкнула Макса в грудь. — Зачем ты вообще понёс меня в спальню, если не собирался выполнять мои требования?

Я говорила, как террорист! Макс глянул на меня с таким видом, словно хотел ударить или изнасиловать, и в раздражении отшвырнул презерватив. Тот шлёпнулся о стеклянную дверцу шкафа, как ночной мотылёк о плафон лампы, и замертво рухнул на овечью шкурку около кровати.

— Я думал…

— Что я передумала?

— Да. Я надеялся, что ты проанализировала нашу ссору и поняла, что не права.

— Ах вон оно что! По-твоему, это я не права?

— По-моему, ты ведёшь себя деструктивно, — повторил он фразу, которую я уже слышала утром.