Двойной без сахара (СИ)

— Лана, — Я даже вздрогнула от его тихого голоса. — Я знал, что она уйдет еще до того, как Кара это сказала. Даже до той дурацкой песни. Два месяца мы жили, словно чужие. Я приходил домой, и она старалась оказаться где угодно: на стуле, чтобы достать что-то с верхней полки, в ванной и даже с ножом в руке… Даже, с ножом… И только для того, чтобы избежать моего поцелуя. То у них в магазине красили, и у нее к вечеру болела голова, то она якобы простывала на каждый дождик, то собака спала беспокойно, и она брала ее в кровать… А то говорила, что ей надо читать или делать уроки до середины ночи — она засыпала на диване или же на самом краю кровати, но всегда умудрялась встать раньше меня, приготовить завтрак и сбежать.

 Шон еще сильнее сжал мою руку, и даже мягкое кресло сделалось твердым.

— Джеймс получился совершенно случайно. Он не дитя любви. Он дитя злости. Моей. Я уже не был мальчишкой и понимал, что делаю то, что нельзя делать с женщиной. Нельзя брать ее против воли, даже если она живет с тобой столько лет. Кара пыталась образумить меня словами, даже ударила, но в итоге сдалась. А потом я увидел на ее глазах слезы и ушел. Просидел до утра на лестнице, выкурил целую пачку, свою последнюю. Потом я не мог взять в рот сигареты, не думая о той ночи. Я себя ненавидел. Но при этом не извинился. Мне казалось, что это только все усугубит. Я думал… Я верил, что Кара все поняла и простила меня. Но она не простила. Я думаю, тогда она окончательно решила уйти к Джорджу. До этого случая она пыталась мириться с ситуацией. Да, мы не были женаты официально, но для нас это не имело особого значения, потому уйти было равносильно разводу, который в семьях наших родителей оставался табу, даже когда в стране его наконец разрешили. Или она жалела меня и боролась со своим чувством к Джорджу Милтону, но оно побеждало, и я стал ей противен на физическом уровне. Это я сейчас тебе говорю про Джорджа, а тогда у меня и мысли не было, что у нее кто-то может быть. Она не такая, понимаешь…

Я кивнула, хотя Шон не мог заметить моего кивка — он стирал в кровь мне пальцы непрестанным поглаживанием.

— В фильмах принято оставлять записки, и Кара действительно могла уйти, пока я был в офисе, но она собрала вещи в чемодан и свои книги с тетрадями в рюкзак и стала ждать меня. Даже ужин приготовила, хотя делить его со мной не входило в ее планы. Она знала точное время моего прихода и вызвала такси в аэропорт, оставив для прощания не больше двадцати минут. Ей не нужны были мои оправдания. Она собиралась поставить меня перед фактом. Знаешь, — рука Шона оказалась у меня за спиной, и пришлось повернуться к нему, едва не соскочив с кресла, — я даже не удивился. Сейчас понимаю, что это был шок, от которого я долго не мог отойти. Не спрашивай почему и как это случилось, но факт остается фактом, я провалился в параллельный мир, в котором не было боли, которую я испытал, когда она закрыла дверь. Я ничего не почувствовал, когда она сказала, что едет к другому, что он встретит ее в Дублине, и потом они уедут к нему в Лондон навсегда. Больно было, когда я спросил, в чем причина такого скорого отъезда — не в ее ли беременности? Она рассмеялась и сказала, что не спала с Джорджем, но собирается это сделать в Дублине. И тогда я сказал, что у нее четыре дня задержки. Я сосчитал. Она побелела и выдала, что это ничего не меняет. Если она действительно беременна, то в Лондоне есть врачи. Она не останется со мной, потому что больше не любит. Я просил, я умолял, я стоял перед ней на коленях, чтобы она дала нам шанс. Ведь этот ребенок, если он был, послан Богом, чтобы мы были вместе. Тогда она напомнила мне, как он был зачат, и что Бога там и близко не было. И что через минуту я передумаю и не захочу ребенка, как не хотел еще час назад. Она хлопнула дверью, и я не побежал за ней. Я никогда не был в аэропорту Корка…

— Шон, нам долго еще ехать?

Я сказала это таким тоном, что можно было б догадаться, что я сыта историей его жизни по горло. Я даже наплевала на руку и откинулась на мягкую спинку сиденья. Но Шон уже не в состоянии был заткнуть свой фонтан: