Двойной бренди, я сегодня гуляю

Он скрылся в лифте. Лаи повернулся к Лике. Она стояла и молча смотрела на него. Странно как-то смотрела, так, что он утратил непринуждённость. Он понял, что ей отчего-то неловко и нужно, чтобы он заговорил с ней.

— Да, Лика? — он перешёл на английский. — Вы что-то хотели мне сказать?

— Хотела, — вполголоса произнесла Лика, всё ещё не зная, что она будет говорить, и заранее досадуя на саму себя. — Давайте отойдём в сторону. От двери.

Оттеснив миниатюрного барнардца в противоположный конец коридора, она прошептала ещё тише:

— Есть у вас глаза, в конце концов, или нет? Вы понимаете, что Патрик на меня обиделся?

— За что?

В его вопросе не было ни капли притворства, но он прозвучал неуклюже. Лика начала злиться.

— За то самое! Будто не догадываетесь. За то, что вы сделали вчера вечером. Патрик подглядывал!

Её слова, наконец, достигли цели: Лаи смутился. Его пушистые ресницы дрогнули.

— Разве это не земной обычай? Я хотел сделать вам приятное.

— Видите ли, Виктор, — Лика заставила себя успокоиться, стараясь подобрать слова, — у нас на Земле это допустимо только тогда, когда между мужчиной и женщиной есть особо близкие отношения.

— А разве между нами не близкие отношения? Вы поддержали меня, когда у меня случилось несчастье. После этого люди уже не бывают друг другу чужими.

Ёлки таёжные, всё больше свирепея, подумала Лика. Не может же он в самом деле быть таким невинным. Комедия какая-то; может, он просто плохо понимает тонкости земного словоупотребления?

— Виктор, я имею в виду СОВСЕМ особенные отношения. Ну, как... между мужем и женой.

Какую средневековую чушь я несу, подумала она, любой землянин начал бы ржать, услышав это — звучит, как проповедь религиозных фундаменталистов. Однако ей хотелось ясности, и у неё были основания подозревать, что слово "бойфренд" не даст ему нужной информации.

Лаи мялся. На лице его отобразилось напряжение, уши из розовых сделались чуть ли не красными. (Почему они так легко краснеют? Или до него всё же дошло?).

— Как хотите, — сказал он наконец. — Если вы против, если вам некомфортно, я, конечно, не буду... А какие жесты считаются более уместными в таких случаях? Что принято в вашем обществе?

Лика задумалась.

— Ну, вы могли бы поцеловать меня в щёку, — сказала она. Как ей показалось, это был приемлемый компромисс. Обижать его ей совершенно не хотелось.

— Покажите, как это делается.

Он был абсолютно серьёзен. Ладно, сказала она себе, продемонстрирую, чтобы прекратить глупые вопросы. Оглянувшись и убедившись, что в коридоре действительно никого нет, она наклонила голову и дотронулась губами до его щеки.

О дьявол, успела подумать она в то мгновение, пока они соприкасались, и с чего ей вообразилось, что это будет безобиднее?

Обжигающая шелковистость его кожи вызвала в ней содрогание, как будто её нервы на миг превратились в оголённые электрические провода. В памяти удержались персиковый на ощупь пушок (щетина начиналась у него ниже, чем у землян) и слишком острый запах его лосьона. Оторвавшись, Лика перевела дух: заметил ли он? Лаи смотрел на неё ясно и без всякого замешательства.

— Я понял, — просто ответил он. — Дайте-ка теперь я попробую.

Сознание Лики ещё размышляло, как на это реагировать, а тело уже наклонилось к Лаи и щека ощутила короткое касание его горячих тугих губ. Остаётся только делать вид, будто так и надо, подумала она; обычный светский чмок, ничего такого... Она и жалела, что опрометчиво предложила Лаи эту игру, и понимала, что отказаться от неё она не будет в силах. Но разве кто-нибудь мог знать, что от этого будет так хорошо?

Врёшь, знала, шепнул ей вредный голосок из глубины души. Не открещивайся, ты уже его трогала...

— Правильно, — сказала она ему, словно студенту на уроке. Лаи подхватил роль прилежного ученика.

— Удовлетворительно?

— Между "хорошо" и "отлично", — резюмировала она.

— Тогда — до завтра?

— До завтра.

Укрывшись наконец в своём номере, Лика сбросила туфли, села на кровать и бессмысленно уставилась в выключенную видеопанель на противоположной стене. Что с ней происходит? У неё были раньше любовники; но секс скорее раздражал её, воспринимаясь как унылый довесок к тому, что кто-то коротает с тобой вечера и делит с тобой чай, коньяк и загородные прогулки. Поцелуи она терпела из вежливости; лучшее, что она знала в телесных контактах, это лежать в обнимку, но на это её парни не соглашались. Они утверждали, что она фригидна. Ерунда, не была она фригидной. Просто все эти физиологические рефлексы, которых ничего не стоило добиться без постороннего участия, — не жертвуя ради этого чаем, коньяком или свободным временем, — ничего кроме тоски не вызывали. К её эмоциям всё это имело не больше отношений, чем кашель или зачесавшаяся пятка. Она не имела ничего против того, чтобы оставаться безразличной, и ничего не требовала от своих мужчин, кроме покоя.