Двойной бренди, я сегодня гуляю

Но что же тогда она испытала с Лаи? То или не то? И да, и нет; общим было чувство электрического сотрясения, но само оно было другим: не болезненные, неконтролируемые спазмы, когда кажется, что кто-то привязал к тебе нитки и дёргает тебя, как тряпичную куклу, но сухой огненный взрыв радости, такой, какой побуждает детей плясать и вопить — это он встряхнул её, пройдя по ней волной от щеки до живота. Её лицо всё ещё горело; она зажмурилась. Неужели книжки о счастливых любовниках — будь то "Тристан и Изольда" или "100 советов для гармоничного секса" — имели в виду это? И почему ей, словно для смеха, Разумный Дизайнер разрешил испытать это с барнардцем?

— Не такой уж Ты и разумный, — мрачно произнесла Лика вслух, вертя в пальцах медальон-образок. Почти машинально она включила его крошечный экранчик и поднесла к глазам, вглядываясь в изображение. — Знаешь же, что у нас с ним ничего не выйдет. А ведь, когда создавал разумные существа, нетрудно было догадаться, что они начнут друг другу симпатизировать.

Она зло усмехнулась, сжала в кулаке медальон — подарок её умершей коллеги, который носила скорее из щепетильности, чем из веры, — и запихнула его под подушку.

Тем временем Лаи в своём номере снял шейный платок и жилет, положил их на кровать и отправился в ванную. Он долго мыл ледяной водой лицо и руки, затем тщательно вытерся, покрыл голову шапочкой и вернулся в комнату. О маленькой нише в стене знали лишь барнардские постояльцы. Лаи открыл её и зажёг стоявший внутри священный светильник, потом выдвинул из-под стола пёстро раскрашенный молельный табурет. Расстегнув рубашку и оголив грудь, как того требовал обычай, Лаи обеими ногами стал на табурет, вытянул руки в сторону дрожащего огонька и начал молиться.

— Я не знаю, кто из вас, Семи, создал меня; я не знаю, зачем он создал меня; но верю, что богам лучше знать значение всего сущего. А потому прошу вас, Семерых, быть милосерднее ко мне и другим, которых вы сотворили, ибо мы блуждаем в неведении.

Этими словами начинался канон молитвы по обряду аффаитов, течения, к которому принадлежал Лаи. Быстро проговорив их, Лаи попросил Семерых Богов, чтобы они помогли ему ответить на мучившие его вопросы. Первый вопрос касался болезни Дорана. Второй... второй он так и не рискнул произнести вслух за молитвой.

21. О КРЫСАХ И ЛЮДЯХ

Марс, экспедиция D-12, 17 ноября 2309 года по земному календарю (18 сентября 189 года по марсианскому).

В таком отвратительном настроении Мэлори не был давно. После переполоха с Айеной в пять утра он не смог больше заснуть, и голова казалась не то что свинцовой, а прямо-таки состоящей из вещества чёрной дыры. Во всяком случае, мозги переживали гравитационный коллапс, и мысли безнадёжно проваливались за горизонт событий.

Даже не позавтракав (всё равно ничего не лезло в горло), он закрылся в своём кабинете. Дел было достаточно. Он должен был свести воедино все черновые отчёты и отформатировать их для передачи на Землю. Кроме того, составить план работ на оставшиеся дни. Время следовало использовать рационально.

В дверь постучали. Громко и требовательно. Затем, не дожидаясь ответа, дверь повернулась на петлях. Прежде чем Мэлори успел что-либо осознать, лицо, стоявшее по ту сторону двери, очутилось перед его письменным столом.

— Доб-рое утро, Аитур, — беззастенчиво жизнерадостным тоном произнесла Айена. На ней был свитер в голубую, жёлтую и алую полоску. Полосы вспыхивали и перекрещивались у Мэлори в глазных нервах. Похоже, мигрень начинается, подумал он.

— Что вам надо? — безжизненным голосом спросил он. Во рту стоял невыносимо гадкий вкус — даже не марсианской пыли, а чего-то уж совсем омерзительного, наподобие кофе в пластиковых чашечках, которым угощали в Лондонском археологическом музее в отделе двадцать первого века. Раз он попробовал на экскурсии, больше не стал. Как только наши предки не перетравились насмерть, когда не было биосовместимой пластмассы? Стойкое же существо человек...

Однако тут же Мэлори пришлось узнать, что у стойкости бывают пределы.

— Имею нужду в капкане, приблизительно, — заявила Айена. Начальник экспедиции не сразу понял её невероятную грамматику, а когда понял, его способность к разумному мышлению коллапсировала окончательно. Что за идиотский юмор, подумал он.

— Для чего вам капкан?

— Ловить ка-рысу, — с непоколебимой уверенностью ответила Айена. Кому-то из них двоих пора лечиться, вот только кому — ему или ей?

— Какую ещё крысу?

Айена была не в состоянии оценить его ангельского терпения.

— Такую, какая кабель едит, — разъяснила она, явно удивляясь его непонятливости. — Будет замыканий.

О господи, подумал Мэлори. Он что, обязан ей всерьёз объяснять, что на станции нет крыс, нет капканов и вообще с крысами уже никто не борется таким способом — на то есть генная инженерия? Может, это какой-то кретинский розыгрыш со стороны команды? В любом случае не смешно...