Двойной бренди, я сегодня гуляю (СИ)

— Именно поэтому, — сказал Лагранж с каким-то сожалением в голосе. — Неужели не понятно?

— Потому, что он профессионал? — спросила Лика. Лагранж массировал себе кисти рук, с хрустом разминая узловатые пальцы.

— И это тоже. Хуже другое. И бедняга Виктор не подозревает, насколько это хуже.

Он свесил руки между колен и прищурился.

— Вы знаете, что в барнардских языках нет таких слов, как "индивидуальность" и "самовыражение"?

— Что за ребусы, — насупился Коннолли. Флендерс был озадачен не меньше.

— Откуда у вас такие сведения, Симон? Насколько я могу судить о барнардской цивилизации, на муравьиную кучу она не похожа. Яркость и независимость у них очень даже ценятся.

— Неверное слово, Джеффри. Не ценятся. Можно ли сказать, что у землян ценится умение ходить на двух ногах?

— Ну, — поразмыслив, сказала Лика, — у тяжелобольных, наверное, да.

— Разве что у больных, — сардонически усмехнулся француз. — Для барнардца чувство собственного достоинства — естественный орган. Мне приходилось читать лекции по земной истории студентам с Барнарды, и у меня вечно возникали проблемы — в том числе с либерализмом. Было невозможно растолковать барнардцам, что такое "борьба за права и достоинство личности". Для них это какая-то дикая несуразица. Как если бы...

Несколько мгновений Лагранж напряжённо подыскивал аналогию; морщины у него над бровями стянулись полукругом от мыслительных усилий.

— Вы можете представить себе индейца — не навахо или сиу, а из какого-нибудь крошечного племени, из тех, что ещё продолжают жить по обычаям каменного века в заповедниках Амазонии? Вообразите, что этот индеец — голый, с палочкой в носу, весь в боевой раскраске — гордо марширует с плакатом, на котором написано, что он борется за своё законное право обладать нейронными рефлексами?

— Дадаизм какой-то, — сказала Лика. — Или кино XXII века.

— Кажется, я догадываюсь, — Флендерс потёр мочку уха. — У индейца ведь и так есть нейронные рефлексы, иначе он был бы мёртвым?

— В точку, Джеффри. Нейронных рефлексов у него предостаточно, хотя сам он об этом не знает. И хотя в его языке вообще нет слов для обозначения этого понятия. Так вот, перенесите на Барнарду наш классический либерализм — и Монтескье, Локк, Джордж Вашингтон окажется в роли голого индейца с абсурдистским плакатом.

— А вы философ, Симон, — сказал Флендерс. — Оригинальная мысль — борьба за право на нейронные рефлексы...

— Пожалуй, пришлась бы по вкусу какой-нибудь политической партии 2050-х, — засмеялся Коннолли.

Лика оглянулась через плечо на Фоо.

— Миай точно больше интересуется индейцами без плакатов.

Стажёр был с головой погружён в происходящее на экране видеоплеера. Он сполз на самый край кресла и взвизгивал от восторга каждый раз, когда в фильме гремел одному ему слышный выстрел.

— Вы зря смеётесь, — укорил их Лагранж. — В определённом смысле Виктор ничуть не менее наивен, чем Миай, хотя он и старше. Он может потрясать нас своим английским и походя ссылаться на земную литературу, но кое-каких уроков земной культуры он так и не усвоил. Или не захотел усвоить.

— То есть земных представлений о субординации? — спросил Флендерс.

— Я бы выразился жёстче. Он не в состоянии понять, что для некоторых землян существуют только две формы взаимоотношений: либо ты, либо тебя.

Флендерс сидел как на иголках. Дурак, мысленно обругал он сам себя. Ты вообразил, что его и впрямь интересует твоё личное отношение к Виктору. А бояться следовало совсем не этого. Конечно, девять из десяти, что Мэлори гомофоб, но в данный момент твои чувства к Лаи его не занимали ни на вот столько. На самом деле он ждал, что ты брякнешь что-нибудь такое, что даст повод к нему придраться... Для таких, как Мэлори, вопрос "ты или тебя" существует исключительно в переносном смысле.

— В переводе на более вульгарный язык, — вмешался Коннолли, — Носорог его пытается нагнуть. Так я говорю?

— Верная формулировка. Но вряд ли у него что-то получится, если только Виктор сгоряча не сотворит какую-нибудь капитальную глупость.

— Ну, он же не студент-первокурсник, — возразил Флендерс. — Мэлори тоже не понимает, на кого он напал. Он привык не воспринимать барнардцев всерьёз, вот и прёт по инерции.

— Как он относится к барнардцам — фактор второстепенный, — сказал Коннолли. — Мэлори не любит независимых. Это фактор номер один. А то, что Вик не считает себя его подчинённым, только полный идиот не заметит. Он же у нас Казак.

— А Мэлори, значит, Екатерина Вторая? — не без сарказма откликнулась Лика.

— При чём здесь Екатерина Вторая?

— Для тех, кто не специализируется на славянской истории, я бы хотела напомнить, что стало с теми казаками, в честь которых наш друг получил свою кличку. Они отказались признавать господство Екатерины, и императрица попросту разогнала их силовыми методами.

— К счастью для Виктора, Мэлори не располагает силовыми методами. Да и гнать его отсюда некуда. Он даже штрафные вписать ему не может — ведь Виктор не член экспедиции.