Двойной бренди, я сегодня гуляю (СИ)

"Убедительная просьба алкоголь не давать".

Уборщик был умственно отсталым.

Лика заперла дверь номера. Вот, значит, что происходит с такими на Барнарде... "Алкоголь не давать". На Земле это сочли бы унизительным, хотя сам бедолага и не умеет читать.

Она сделала успокаивающий жест: иди, мол. Уборщик тут же потерял к ней интерес и занялся пылесосом. Она отправилась к лифту.

Потрясение от встречи с уборщиком временно заставило её забыть, отчего она не очень стремилась попасть в ресторан. Она вспомнила о причинах своих колебаний только тогда, когда Лаи помахал ей из-за столика. Она отреагировала не сразу. Но всё же ей пришлось заметить его. В своей огненно-красной, в крупных жёлтых цветах пилотке он сам походил на экзотический цветок. Теперь, когда он её увидел, было глупо — да и необъяснимо бестактно — пытаться сесть за другой столик. Лика помахала ему в ответ, взяла себе у стойки кофе с булочкой и направилась к нему.

— Доброе утро, Лика, — сказал Лаи, грея в ладони бокал с вином. Манера барнардцев пить вино за завтраком была ещё одной из тех деталей, с которыми приходилось свыкнуться. Она бегло осмотрела то, что он ел (тоненькие пресные лепёшки, прикрытые ломтиками вымоченного в маринаде сырого мяса — тоже вряд ли похоже на завтрак), и села к нему за стол.

— Доброе утро, Виктор, — рассеянно сказала она и бросила в кофе сахар. Лаи смотрел на неё. Тёмные, глубокие глаза с невероятными ресницами — раза в полтора длиннее, чем у среднего землянина... — Вы заметили уборщика в коридоре? Мне показалось, он...

— Дебил, — жёстко закончил Лаи. — Вам не показалось.

Лику обескуражила эта откровенность, несвойственная земной культуре.

— И ему не позволяют носить локон чести?

— Он всё равно не понимает смысла. Да и ритуал стрижки он не сумел бы провести. Таких, как он, стригут опекуны — исключительно ради опрятности.

— Возьму себе ещё булочек, — проговорила она. Вышло виновато.

Она сходила за булочками, а затем задала ему вопрос, всё это время вертевшийся у неё на языке:

— Но... если вы официально признаёте, что люди делятся на полноценных и неполноценных... каковы критерии? Кто это решает? Где гарантия, что категория неполноценных не будет расширяться — что в ней не окажутся все, кто кому-то по какой-то причине не нравится?

— Знаете, — усмехнулся Лаи, наливая себе ещё вина, — этот вопрос напоминает ваши споры между христианами и атеистами. Вот вы, например, атеистка?

— Агностик, — поправила Лика.

— Тем не менее. Насколько я могу судить по диспутам в Интернете, ни один христианин не в состоянии понять, что мешает таким, как вы, пожирать младенцев. И, однако, вы этого не делаете.

— Неудачная аналогия. Агностики и атеисты не отрицают равенства всех людей. И потом, есть понятие сострадания.

— А у нас есть понятие "ифаа". Примерно это можно перевести как "всё, что отличает человека от животного" или "воля быть человеком". Человек полноценен, если у него есть ифаа. Ответственность за тех, кто не сумел стать человеком, тоже часть ифаа.

Он прищурился и поглядел на Лику сквозь свои роскошные ресницы.

— Это трудно объяснить не-барнардцам. Мне в своё время тоже было трудно вникать в земное мышление. Впрочем, в вашей старой литературе мне попалось слово, которое в какой-то степени соответствует этому понятию.

— Какое же?

— "Гуманизм".

Лика поморщилась. Всё-таки Лаи переоценивал своё знание земной культуры.

— Вы что-то путаете, Виктор. Гуманизм — это американская разновидность фашизма. Прочтите любой учебник.

Оба некоторое время молчали; Лика смотрела в чашку с остатками кофе. А вот кофе здесь синтетический, отчего-то подумала она. Только в люксовых номерах есть пакетики с натуральным...

— Вы идёте на утреннее заседание? — спросил Лаи. Лика посмотрела на часы.

— Ещё не знаю... А Патрик куда делся?

— Уже позавтракал и ушёл. Хотел послушать доклад о пещерных фресках Фаара. Между прочим, ужасно был недоволен, что вы всё не появлялись, — в глазах Лаи зажёгся озорной огонёк.

— Я спала, — призналась Лика с тем смущением, с которым всегда говоришь полуправду. Лаи отодвинул свою пустую тарелку на край стола.

— Я только хотел сказать, что, если вы всё-таки не пойдёте на заседание, мы могли бы сходить посмотреть Храм Семи Богов. Ему тысяча восемьсот лет, и он всё ещё действует.

— Разумеется, — неожиданно для себя сказала Лика. — Покажите мне его.