Двойной бренди, я сегодня гуляю (СИ)

— Вик... Казак... — запинаясь, проговорил Коннолли и тоже шмыгнул носом. — Живой!

— Частично, — иронически откликнулся Лаи. Эрика Йонсдоттир положила ему на одеяло бумажного журавлика-оригами. В ногах стояли Лика и Симон Лагранж. Не было только Мэлори. Никто особо не интересовался, где он.

— Вы хоть понимаете, как вы нас перепугали? — Лагранж говорил невнятно, катая под языком таблетку "Кардиосана". Лицо Лаи исказилось в болезненной гримасе.

— Я готов принять от вас упрёки, Симон-миир, — он впервые обратился к французу по обычаю своей планеты. — Согласен, я повёл себя не слишком корректно.

— Корректно! — вздохнул Лагранж, поглядев на капельницу. — Ох уж эти барнардцы!.. Но почему не было слышно маячка?

— Очень просто. Я был под землёй.

— Под землёй? — ахнула Лика. — Как это?

— Что ты нашёл? — нетерпеливо спросил Флендерс. Лаи приподнялся и упёрся локтем свободной руки в подушку.

— Это всё очень странно... Вход я обнаружил ещё в первую поездку. Я думал, что имею дело с военным объектом. А это чёртов музей!

В медиа-зале Лагранж, Лика и Коннолли снимали запись с камеры шлема Лаи.

— Merde, — сказал старик. На экране был огромный зал, потолок и стены которого были сплошь покрыты мозаиками. Цветное стекло всё ещё сохраняло краски через семьсот миллионов лет. Повсюду были драконы. Их было две разновидности — высокие, статные, с золотистой чешуёй и теменным глазом, и маленькие, уродливые, красные, без теменного глаза. Золотые гнали красных, целились в них из какого-то оружия и попирали их ногами; красные злобно огрызались, крались куда-то с явно вредительскими намерениями; на одной из мозаик красный дракон подобрался к детёнышу золотого и тянул когтистые лапы к его горлу. В середине потолка, в овале, возвышалась монументальная фигура золотого дракона в парадном одеянии. Того самого, чей портрет был на иридиевой бляшке.

Коннолли присвистнул.

— Что-то мне всё это напоминает... Вам тоже?

— Расистская пропаганда, — сказал Лагранж. — Всё как у людей. А вот и образец уберменша.

В видоискатель попала круглая стеклянная витрина в центре зала. В ней стоял отлично сохранившийся скелет рослого дракона с теменным глазом.

— Ничего себе, — сказала Лика. — Выходит, у них была межрасовая война?

— Похоже на то, — ответил Лагранж. — Очевидно, они сначала истребили всех представителей другого подвида, а затем взялись за всех, кто не отвечал стандартам. После чего быстро наступило вырождение.

— Вот и разгадка уродств, — Коннолли не отрывал взгляд от экрана. — У нас мысли всё крутились вокруг радиационной катастрофы, а об инбридинге мы не подумали.

— Да, при достаточно высоком уровне инбридинга популяция могла вообще потерять способность к размножению.

— Неужели инбридинг может давать такие последствия? — спросила Лика. — Я думала, такое бывает только от облучения или токсинов.

— Ещё как может, — сказал старый профессор. — Достаточно одной мутации в регуляторных генах, например, группы DLX. На Земле известны такие случаи. Например, ещё двести лет назад в Африке обитало племя вадома. У многих из них из-за инбридинга не хватало пальцев на ногах. Сейчас их уже не встретишь, они ассимилировались с банту.

— Смотрите, везде эта роза, — Лика указала на орнаментированные полосы мозаики, разделявшие отдельные сцены. — Что-то вроде партийной эмблемы?

— Это не роза, — сказал Лагранж. — Это теменной глаз. Виктор догадался об этом раньше нас, только не мог понять, что это значит. Четыре дня убил в лаборатории, пытаясь решить задачу.

Она вспомнила, как смутился Лаи, когда она спросила его о его лабораторных исследованиях.

— Чем он там занимался?

— Семиотическим анализом. Видите ли, он в своё время достаточно основательно изучал семиотику. Вот он и попытался задействовать все возможные алгоритмы, чтобы расшифровать значение этого знака. Только информации всё равно не хватало.

Лика увеличила изображение. Без сомнения, розетки воспроизводили рисунок чешуй вокруг теменного глаза.

— Выходит, это символ высшей расы?

— Вероятно, в какой-то момент те, у кого он был, объявили себя высшими. И принялись уничтожать всех остальных. Проблема в том, что и у жёлтых он, видимо, мог зарастать.

— Как вы думаете, — спросил Коннолли, — этот глаз был функционален?

— Этого мы уже никогда не узнаем. А для них это вряд ли имело значение.

У Лагранжа зазвонил телефон.

— Да, — сказал он. — Слушаю. Да, Виктор. Сейчас я зайду к вам.

Лаи ждал его в комнате отдыха, откинувшись на спинку кресла, в чистой белой футболке, уже выбритый, от бледности казавшийся зелёным. Капельницу из него вынули лишь три часа назад. Барнардцы менее выносливы, чем земляне, зато восстанавливаются поразительно быстро. На диване у стены сидели Фоо и Ори. Увидев Лагранжа, оба юноши прервали разговор на своём языке и уставились на старого француза своими блестящими глазами.

Лаи сделал едва заметное движение бровью в их сторону, как бы о чём-то предупреждая, а затем обратился к Лагранжу по-английски:

— Симон, присядьте. Простите, что не встаю — у меня ещё голова кружится. Я хочу вас кое о чём попросить.