Двойной бренди, я сегодня гуляю

– Совпадение? – с хмельной усмешкой Лаи поставил пустой бокал на стойку. – Совпадений не бывает. Хотите наглядный пример?

Говоря, он вытянул руку через стойку, предоставив бармену тыкать в его перстень кассовым сканером. На монитор кассы он даже не взглянул.

– Думаете, я не заметил вчера, в музее?

Этого ещё не хватало, испуганно подумала Лика. Неужто он засёк, как она глазела на него из-за стенда? И сообщит об этом при Патрике? Уж лучше сразу провалиться сквозь пол до первого этажа…

– Вы задержались перед тем портретом. Ну, помните, он сидит вот так, – Лаи оперся на барную стойку и довольно точно скопировал позу человека с портрета. – Вы потому его рассматривали, что он похож на меня?

– Так от вас тоже это не укрылось, – улыбнулась Лика. Ей как-то сразу полегчало. – Заметили, да?

– Ещё бы не заметить, – в его глазах вспыхнуло знакомое обоим лукавство. – Его имя Фаома Лаи. Сто девятый ректор Объединённого Золотого Университета Таиххэ и основатель первой межконтинентальной образовательной программы. При нём впервые состоялся обмен студентами между Таиххэ и Фааром. Это было двести с лишним лет назад. Сейчас это всё рутина, а тогда…

С трудом удерживая равновесие на табурете, он прислонился спиной к стойке.

– Так что совпадений не бывает, – подытожил он, возвращаясь к своему коньку. – И если мне не нравится эта статуя… Что бы там ни говорил доктор…

– Я всё хотела спросить, – перебила Лика, найдя повод отвлечь Лаи от этой темы, – что это за красная тесёмочка у него в волосах? Это что-нибудь означает?

– Это означает, что он совершил убийство за оскорбление.

Никогда мне не овладеть искусством менять тему разговора, удручённо подумала Лика. Коннолли, наоборот, оживился.

– У вас что, и дуэли бывают?

– Дуэли – нет. Их упразднили ещё до Контакта. Но оскорблять-то люди друг друга не прекратили. Вот и случаются… эксцессы.

Обыденность его пьяной болтовни покоробила Лику. Как будто речь идёт об утере файла в базе данных, подумала она.

– Им позволяют продолжать работу?

– А почему нет? Это же «уахха-май», убийство за оскорбление, а не «тиа-фах». Конечно, повышение им запрещено. Никто не может перевестись на более высокооплачиваемую работу, пока он носит красный шнурок.

– И долго его носят? – в Коннолли взыграло любопытство антрополога.

– Чаще всего семь лет, но если ты докажешь, что заступался не за себя, а за другого человека, то только пять.

Лика припомнила слышанные ею разговоры о том, что у барнардцев нет тюрем. Странно, но она никогда не представляла себе, что это следует понимать буквально. Психологически ей было бы проще услышать, что правонарушителей на Барнарде продают в рабство или скармливают тиграм.

– Значит, у вас допускают, чтобы убийца работал медиком?

Она постаралась спросить это как можно более академическим тоном, но голос всё равно вышел дребезжащим – нервным до невежливости. Лаи облокотился на стойку.

– А это-то здесь при чём? Это не имеет отношения к его профпригодности. Вот если бы он уморил пациента по недосмотру, тогда другое дело. Тогда ему пришлось бы сбрить локон чести и оставить профессию.

От выпивки ему было жарко, и он пытался вытянуть одноразовый бумажный веер из коробки на стойке. Коробка опрокинулась, веера разлетелись в разные стороны.

– А, – сказал Коннолли, глядя, как бармен подбирает рассыпанные веера. – Харакири!

– Что?

– Ритуал самоубийства у японцев. Практиковался до середины XX века. Если японец запятнал свою репутацию, он был обязан покончить с собой.

– Ну, у нас это сделать никому не запрещается, – Лаи выразительно чиркнул веером по горлу. – Но обязать человека никто не вправе. Человек – понятие свободное…

Он начал заговариваться; взяв себя в руки, он промокнул лицо салфеткой и поправился:

– Я имею в виду, что не общество даёт человеку свободу – а значит, оно не полномочно её отнимать.

Это было выше понимания Лики.

– Но неужели вас совсем ни капли не беспокоит, что вы идёте лечиться к тому, кто убил человека?

Не стоило этого говорить, в следующую секунду почувствовала она. Лаи отшвырнул веер.

– Этот врач спас Дорана, – его брови сдвинулись жёстким уголком. – Было бы лучше, если бы Доран умер?

Не так уж он и пьян, вдруг поняла Лика. Он смотрел на неё вполне ясными чёрными глазами ощерившегося спаниеля. Верхняя губа приподнялась – того и гляди, гавкнет.

– Вик, – Коннолли встревоженно дёрнул его за рубашку. Лаи не обратил внимания. Он в самом деле готовился сделать «гав». И сделал.

– Значит, по-вашему, – высокомерно проговорил он, – врач должен сидеть взаперти за то, что раз убил одного хама, а десятки пациентов пусть умирают без медицинской помощи?

– Но ведь не он же один… – неуверенно возразила Лика. Лаи быстро вскинул ресницы.

– А если – один? Врачи не бывают лишними.

Она не знала, что на это ответить. Он прибавил:

– Меня не интересует, кого он зарезал три или четыре года назад… раз Доран жив. И, думаю, не только Доран.

– Вик, – Коннолли обхватил его под мышками и стал стаскивать с табурета. – По-моему, тебе уже хватит. Пора отдыхать.