Двойной бренди, я сегодня гуляю

Заглянув внутрь, он убедился, что Лаи уже там. Сидел он крайне удачно – на конце скамьи, упиравшемся в стену, и рядом с ним никого не было. Не глядя вокруг себя, барнардец сосредоточенно поглощал томатный суп, ложку за ложкой, и не заметил, когда Мэлори подсел к нему. Когда он отреагировал, было уже поздно – выбраться из-за стола он не мог. Мэлори увидел на его лице неудовольствие. Однако Лаи промолчал, и Мэлори счёл это хорошим знаком.

– Виктор, – вполголоса произнёс он, – мне нужно с вами поговорить.

Лаи опустил ложку в суп и повернулся к Мэлори.

– Боюсь, мистер Мэлори, нам с вами не о чем говорить, – ещё тише ответил он. Мэлори почувствовал, как откуда-то изнутри грудной клетки поднимается и распирает волна ненависти. Его тошнило от этих подстриженных усиков, этих маленьких розовых ушек, тонкой, белой, легко краснеющей кожи. Усилием заглушив эту волну, он повторил попытку.

– Виктор, это в ваших же интересах. Вы не у себя на Барнарде…

Лаи молчал. А, чтоб тебя, в досаде подумал Мэлори, никакого толку.

– Я рассчитываю на ваше понимание. Я бы просил вас – как коллегу, как гостя станции, как друга, наконец…

(…друга! что я несу!)

– …не предпринимать авантюрных шагов.

Лаи не отвечал. Мэлори поспешно добавил:

– Я понимаю, вы нервничаете, вам в голову приходят всякие инициативные планы… но от них лучше отказаться.

Взгляд Лаи упал на него так, словно перед ним был несмытый унитаз.

– Что вы ещё мне посоветуете? Отрезать себе локон чести?

Он демонстративно забросил за ухо длинную прядь. И в самом деле, неплохо бы отрезать, с бессильной яростью подумал Мэлори.

– Не много ли пафоса из-за пучка волос?

– Если у вас не хватает уважения на пучок волос, – парировал Лаи, – как его хватит на целого человека?

Он соскользнул под стол и вынырнул с другой стороны. Пока Мэлори сидел, хлопая глазами от этого неожиданного унижения, барнардец захватил со стола свой поднос с недоеденным обедом и пересел за стол Лики и Коннолли.

Лике очень хотелось спросить, чем так рассержен их инопланетный коллега, но она перебарывала это желание. Интуиция подсказывала ей, что задавать такие вопросы неуместно, может быть, даже опасно. Коннолли тоже молчал.

– У вас хлеба совсем нет, – невпопад сказала она, – возьмите в автомате.

– Спасибо, я не люблю, – ответил Лаи. К ним присоединился Флендерс. Он прекрасно видел попытку разговора между барнардцем и Мэлори, и его это не на шутку встревожило.

Боковым зрением Лаи увидел Флендерса и поднял голову от тарелки. Две пары чёрных блестящих глаз – одна на розовом лице, другая на тёмном, – на мгновение встретились. Флендерс уловил исходящий от барнадца беззвучный запрет. «Ладно, – ответил он взглядом, – молчу». Как бы заранее пресекая движение разговора в злополучную сторону, Лаи подчёркнуто нейтральным тоном спросил:

– А почему Симон настаивает, что это не икона? У него есть своя гипотеза?

– Ну конечно, – первые слова у Флендерса получились фальцетом, в горле пересохло, и он поспешил глотнуть сока. – Его гипотеза всем известна: он считает, что это изображение политического лидера.

– Но какой резон так заботиться об изображении политического лидера? Умирать мучительной смертью и всё равно пытаться сохранить портрет? Они ведь не могли обманываться насчёт будущего своей цивилизации.

Лика тихонько улыбнулась про себя: Лаи вздумалось подтвердить достоверность анекдотов о барнардском мышлении.

– Почему же? На Земле такое бывало нередко. Ещё в совсем недавние времена, лет двести назад.

– Вы не можете сравнивать, – заупрямился Лаи. – Вам же не случалось вымирать полностью. А эти марсиане знали, что вымирают. И всё равно берегли портрет. Для кого? Они не могли предвидеть, что вы прилетите. По Земле тогда бродили динозавры.

– Динозавров ещё не было, – поправил Коннолли, – это был докембрий.

– Тем более.

– Вик, – с сожалением проговорил ирландец, – ты знаешь, что такое «авторитаризм»?

– Имею представление, – коротко ответил Лаи.

У Флендерса взмокли подмышки. Нужно ли говорить ребятам, что случилось в лаборатории? Не при Лаи, конечно… Ох, не вышло бы хуже.

– Но я бы не стал, – продолжал Лаи, – проецировать факты, известные из истории Земли, на неизвестную вымершую расу, которая даже не относится к млекопитающим. Смотрите. Вот моя рука. По ней никто не определит, из какой я звёздной системы. Мои глаза, уши, нос – всё почти как у вас. Если я подстригусь, как Миай, меня на расстоянии двух метров никто не отличит от землянина.

Его голос вдруг дрогнул. Заметила это одна Лика. Какой-то утаённый лисёнок, несомненно, поедал его изнутри, и её зацепило нехорошее подозрение, что этот зверь вынесен из кабинета Мэлори. Нужны были веские причины для того, чтобы воспитанный и уже не юный Лаи полез под стол, лишь бы только не оставаться рядом с главой экспедиции. Хотя как знать, что является веской причиной для барнардца?

– И всё-таки различия в нашей психологии колоссальны. Так где научная логика в том, чтобы приписывать ваши стереотипы поведения каким-то драконам?

– Драконам? – переспросила Лика. – Вы думаете, что они похожи на драконов?