Двойной генерал (СИ)

Полковник Милберг откладывает ультиматум. По размышлении складывает его вчетверо и прячет в карман. Не надо его пока никому видеть. Настроение его не ухудшилось. Нечто подобное он уже подспудно ждал. У него нарастало и крепло внутри ощущение, что русские делают с ними, что хотят.

Четыре дня назад их не пустили в близлежащую деревню. Вердаммт! Не было никакого боя! Их просто не пустили! В качестве непреодолимого шлагбаума перед ними стала стена разрывов тяжёлых снарядов, не ниже 15 см калибра. Густота залпов была такова, что пришлось сразу отступить. Во многих местах стоят таблички «Проход воспрещён! Заминировано!», так надоевшие во время продвижения от Буга. Попытки разминирования или разведки пресекаются снайперским огнём. Речушка, до противоположного берега которой можно доплюнуть — непреодолимая преграда. Фактически он не провёл ни одного боя, но уже потерял шесть танков, несколько бронемашин и до двух рот пехоты.

И это крайне неприятное ощущение, что они у русских, как на ладони. Полковник был уверен, на всех картах ближайших артиллерийских и миномётных батарей все его силы указаны с точностью до метра. Какая тут, к дьяволу, война?! Сам Наполеон спасовал бы.

Вонзившийся в тело русского медведя коготь арийского орла отсечён. Полковник уже без русских знал, что заслоны, защищающие дорогу, снесены. Вчера связисты слышали панические сообщения по радио и требования помощи. Насколько полковник понимает, помощь не пришла.

Думал он всего пять минут, хотя чувство времени ненадолго потерял. Вынырнув из тяжёлых раздумий, полковник с удивлением обнаруживает в руках Люгер. Какого дьявола? Нет. Он не будет бросать своих солдат на произвол судьбы.

Через минуту, у входа в палатку подзывает Ланца.

— Скажите, ефрейтор, на словах русские ничего не велели передать?

— Простите, герр оберст, — кается ефрейтор, — русские не настаивали, но если вы прикажете…

— Говорите, Ланц.

— Русские сказали, что их новые танки для нашей противотанковой артиллерии неуязвимы, — ефрейтор делает паузу и добавляет. — Но они мне его не показывали. Вполне вероятно, врут, герр оберст. Правда, они сказали, что ахт-ахт его пробьёт.

Полковник резко мрачнеет. Значит, правда. Иначе русские не стали бы говорить про ахт-ахт. И у его группы таких зениток нет. Они практически безоружны перед русскими. Пустят эти танки вперёд, как каток и всех намотают на гусеницы. Кто останется жив после бомбёжек.

Через минуту в палатке начинают собираться командиры приданных частей.

Но прежде, чем озвучить ультиматум русского командования, полковник кое-что сделал. Немного, но кое в чём важном он поможет родному вермахту. Может, хоть чуть-чуть им будет легче. Полковник криво улыбается и начинает излагать своим офицерам суть требований русских.

И отдаёт приказ. С затаённой надеждой глядит на офицеров. Может, найдётся хоть один? Нет, все только козырнули. Полковник вздыхает. Не нашлось ни одного, который взял бы и пристрелил его, как изменника и труса. Он бы пальцем не шевельнул, молча принял бы пулю. Нет, не нашлось никого, кто взял бы на себя всю ответственность.

— Итак, господа. Давайте определимся с составом парламентёров к русским…

В это время командованию 2-й танковой группы шла шифрограмма примерно такого содержания.

«…По неподтверждённым данным русские располагают танками нового типа, лобовая броня которых непробиваема для полевой противотанковой артиллерии. Предположительно их может взять только зенитное орудие Flak-37 8,8 см или сопоставимое…»

И ещё. Откуда русские так быстро узнали про пушку ахт-ахт?

25 июня, среда, время 18:50

Дорога 5 км к югу от Друскининкай. Граница с Белоруссией.

Окруженцы, бывшие военнопленные, уверенно пробираются вдоль железной дороги. Давно улетел легкораненый летун, так весело проведший с ними время. Вместо него прилетел другой старлей, уже пехотный и не такой улыбчивый, — совсем не улыбчивый, если честно, — и властно отправил лётчика в родной полк. Тот приказ выполнил без промедления, однако уже сидя в самолёте, громко грозил непонятно кому, что он улетает, но обязательно вернётся. И всем покажет. Что покажет, не сказал.

Их сводной роте бесшабашный и весёлый лётчик понравился.

— Семён, никакой линии фронта не заметил, — недоумевает Владик, — почему у меня ощущение, что мы идём по своей территории?

— Может потому, что нас уже встречали передовые разведдозоры? — ухмыляется Семён.

— Линии фронта нет, — пытается объяснить Владик.

— Может потому, что её нет? — Семён ухмыляется ещё шире.

— Да ну тебя… — отмахивается Владик. Но поговорить хочется.

— До своих дойдём, раскидают нас, — авиатехник вздыхает.

— А ты чего, в пехоту хочешь?

— Не хочу. И с ребятами расставаться не хочу, — опять вздыхает Владик.

— А ты умеешь на самолёте летать?

— Нет, — Владик вслед за впереди идущим перешагивает небольшой полусгнивший ствол, — а с парашютом прыгал. Как-то заставляли нас.

— Ну, и как? — Семён смотрит с любопытством.

— Чуть не обосрался, — честно признаётся Владик. Несколько человек вокруг них сдавленно хихикают. Семён нет, сержант серьёзен.

Конец главы 18.